За гибель пациентки в воронежском онкодиспансере за 3,5 года никого не наказали
Следователи говорят, что с уголовным делом закончили, но обвиняемых упорно не называют. А срок давности уже вышел
Когда в 2019 году я проводила своё журналистское расследование по следам этой чудовищной трагедии, то говорила об «онкологии системы». Имея в виду, конечно, медицину во всём её срезе снизу вверх. Ох, как я была молода и наивна.
О Воронеже и его областном онкодиспансере тогда узнал если не мир, то Европа точно. 22 мая в 6:30 утра по московскому времени в радиологическом отделении № 1, что на улице Каляева, над женщиной по имени Валентина прямо во время сеанса лучевой развалился аппарат, и на неё грохнулся коллиматор — устройство, где формируется поток лучей. Смерть — мгновенная. Валентине был 51 год. Два последних она боролась с раком.
Через три недели в своём материале я практически доказала: тот чешский облучатель «Терагам» был нелегальным и закуплен в своё время по сомнительным схемам.
Проверка Росздравнадзора мои версии быстро подтвердила — цитата из пресс-релиза: «Медицинское изделие (…) не зарегистрировано на территории Российской Федерации и представляет прямую угрозу жизни и здоровью пациентов».
В нашем диспансере неопознанный атомный объект, собранный из непонятных запчастей непонятно в каком подвале, появился в 2005 году.
Имена ответственных на тот момент товарищей известны. Главным врачом был Николай Чевардов — когда в 2019-м случилась трагедия, уже возглавлял частный онкоцентр на Остужева (принадлежавший тогда на тот момент депутату областной Думы Андрею Благову). Сейчас он там директор по медицинской части.
Облздравом (до начала 2009-го) руководил Евгений Мезенцев — ему теперь под 70, заслуженный врач Российской Федерации и носитель ещё многих медицинских титулов.
Замом Евгения Васильевича трудился Михаил Иванов — главврач «Электроники» (с 2010-го) и руководитель Областной ассоциации работников здравоохранения.
Главный врач онкодиспансера с 2012 года — Иван Мошуров. После 22 мая 2019-го он вздыхал и соболезновал родным Валентины: «Я доверился коллегам…» При Иване Петровиче последний официальный договор на плановое ГОДОВОЕ техобслуживание «Терагама» специализированной организацией заключался в 2017-м.
Следственный комитет сразу после майской трагедии возбудил уголовное дело о «Причинении смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения своих должностных обязанностей» — часть 2 статьи 109 УК РФ, до трёх лет колонии, Александр Бастрыкин, как водится, взялся лично его контролировать. Хотя комиссия федеральных чиновников Росздравнадзора нарушений в биографии «Терагама» нашла на девять страниц — с момента его покупки воронежским диспансером и за все 14 лет процесса, который едва ли можно назвать «лечением». Помню, адвокат Николай Алимкин высказывал мнение, что логичнее здесь смотрелась бы статья об «оказании услуг, не отвечающих требованиям безопасности» с максималкой уже в шесть лет.
Но да ладно. Какое-никакое, а дело было.
Прошло 3,5 года. ТРИ С ПОЛОВИНОЙ.
За это время — ни одной официальной строчки. На все наши запросы от следователей приходило таинственно важное «расследование продолжается» (в СКР, наверное, есть особый ящик со стопкой шаблонов).
И вдруг на последний запрос, в этом августе, из регионального управления СКР прилетает: «Расследование завершено». Кто герой, спрашиваю. «Дело в прокуратуре».
Звоню в областную прокуратуру. «А дело у следователей».
Звоню снова следователям. «Пишите снова запрос».
… А теперь внимание. Часть 2 статьи 109 УК РФ - преступление небольшой тяжести. Срок давности по таким два года. Сколько мы насчитали, уже прошло?
Я могла бы сказать, что над нами издеваются, но, увы, друзья, это — диагноз системы, и метастазы, кажется, идут по всем её «органам».
Конечно, мы опять написали запрос. И знаем, что для ответа по статье 40 Закона «О СМИ» есть семь дней. Также мы знаем, что запрашивать информацию журналист может в том числе устно — статья 39 того же закона. И о том, что помимо тайны следствия есть маркер большой общественной значимости. Меж тем, напомню, главные действующие лица истории с «Терагамом» чувствуют себя вполне.
В 2019 году я нашла москвича Сергея Титова* (имя и фамилию изменила). В 2005-м он был единственным официальным представителем в России чешской фирмы, производившей облучатели Teragam. Только через него эти аппараты могли попасть в российские больницы легально. Титов рассказывал мне, что уже якобы была устная договорённость с тогдашним главой нашего облздрава Евгением Мезенцевым по поводу «Терагама». Но через две недели якобы выяснилось: Воронеж облучатель уже приобрёл — у кого-то другого.
По моим данным, тогда при покупке нелегального аппарата могли «пропасть» 10,5 миллиона рублей. Напомню, после трагедии с «Терагамом» прошло 3,5 года расследования. 5 сентября 2022-го я снова позвонила Сергею Титову.
— Нет, следователи и вообще никто со мной о тех событиях не общался.
…За 17 лет порядок госзакупок изменился. Но в здравоохранении — и онкосекторе особенно — много шальных миллиардов, которые имеют свойство «пропадать». В ближайшее время читайте на нашем сайте о том, как воронежский онкологический диспансер в прошлом году купил оборудование за 45 миллионов рублей, польза которого вызывает определённые вопросы.