Воронежские уличные музыканты: «Бывало, что и нападали на нас»

Медведь наступил мне на ухо, кажется, при рождении, и потому всю жизнь завидую тем, кто владеет каким-либо музыкальным инструментом. При этом уличные исполнители оставляют меня равнодушным. Наверняка ошибаюсь, но думаю, игра музыканта, особенно на академическом инструменте, как и чтение стихов, — процесс камерный. А вот для моего старого знакомого Севы Феррони и его супруги Ирины (лауреата всероссийских джазовых фестивалей) мегаполис и толпы людей вокруг — самое то! С Севой мы знакомы более 30 лет и потому в этот раз (впрочем, как и всегда) говорили о жизни уличных музыкантов долго и весело.

Цирковые гены

Севка играет на скрипке, кажется, с рождения. Выбора особого не было: либо иди в цирковые, либо — смычок в руки! Всеволод — из знаменитой цирковой династии Феррони, вся его известная родня здесь, под переплётом книги об одной из крутейших цирковых династий России «200 лет на манеже».

— Именно цирковая наследственность и раскрепощает меня. Я не стесняюсь работать на улице, не стесняюсь многолюдия. Помню, как-то мы с Ирой играли около воронежского цирка в подземном переходе, тогда приезжали цирковые на гастроли, подходили к нам и спрашивали: «Вы правда Феррони? Мы про вашу семью знаем ещё с циркового училища. Можно мы с вами сфотографируемся?» Мои цирковые корни как музыканту дали мне внутреннюю свободу, солидарность с другими людьми: цирковой номер — это прежде всего слаженная работа, иначе можно погибнуть, если акробат не поймает партнёра. А я, когда мы играем вдвоём, не поймаю ритм Иры — и будет фальшь. Меня ещё перед экзаменами в музыкальной школе спрашивали: «Ты волнуешься?», а я спрашивал: «А что это такое?» «Ты боишься?» — «А кого?» — рассказывает Сева.

Всеволод Феррони женат на Ирине 25 лет. Он католик, она принадлежит к протестантской церкви и является магистром богословия. Они вместе учились в воронежском музыкальном училище по классу скрипки. В молодости Сева работал в Воронежском театре оперы и балета (ушёл оттуда в 1996 году). Потом окончил философский факультет ВГУ, аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию, сейчас доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин воронежского филиала российского экономического университета им. Плеханова и преподаёт отдельные дисциплины в воронежской духовной семинарии.

Играл даже во сне

Улица для скрипача Смирнова (фамилию матери Феррони он взял на рубеже 2000-х) началась то ли в 1993-м, то ли в 1994-м, когда он работал в оперном театре, получал копейки, подрабатывал сторожем и уборщиком в газете «Воронежский курьер».

— И вот один кларнетист предложил создать что-то типа ансамбля, чтобы зарабатывать на улице. Первый раз мы вышли в забавном составе — кларнет, скрипка, гитара и туба. Встали возле Центрального рынка, со стороны оперного театра, и отыграли примерно час-полтора. Сложность была в том, что тот самый кларнетист был «нотником» — играл от сих до сих то, что написано в нотах, а с импровизацией было неважно. Он расписал 10 — 15 вещей. Помню, был Игорь Корнелюк «Дожди», Yesterday «Битлз», кажется, «Стюардесса по имени Жанна», какие-то популярные на тот момент танго. Но мы быстро поняли, что четыре человека — это много. Особенно если один не импровизирует, а другой выпивает и перед каждым выступлением его надо приводить в чувство, — говорит скрипач Феррони.

Мой собеседник точно не помнит, сколько они заработали тогда в самый первый раз. Говорит, хватило на то, чтобы «нормально выпить и закусить».

— Постепенно мы примелькались на улицах Воронежа, и однажды какой-то новый русский выцепил нас и весь день возил по своим любовницам, чтобы мы им под окнами играли серенады. К одной привёз — не вышла, другая тоже. А третья из открывшегося окна бросила розу именно мне. Заказчик сказал: «Порядок, заходим». И мы играли у неё дома до трёх утра, причём у заказчика был бзик на песню «Миллион алых роз», которую мы повторили, наверное, миллион раз. И когда под утро я пришёл домой, эта песня не то что звучала у меня в голове, даже сквозь сон чувствовал, как пальцы двигаются, будто играю на скрипе. На тот гонорар я купил свои первые фирменные кроссовки. По тем временам купить их за одну халтуру было маловероятно.

«Бывало, что и нападали на нас»

Состав Севиной группы уличных музыкантов часто менялся, в итоге они стали играть втроём — скрипка, гитара, контрабас.

— Работали не только у рынка. Пробовали подземные переходы у цирка, ЮВЖД, играли на проспекте Революции у ЦУМа. Тут есть хитрость: у этого магазина большие стёкла, и звук от инструментов уходит в улицы, идущие вглубь, в сторону водохранилища — 25 Октября и Пятницкого. Знакомые девушки, жившие там, говорили, что слышно даже у Покровского собора. Поэтому играть у ЦУМа всегда было выгоднее. Мы и сейчас с Ириной всегда ищем энергетические точки в городе, с лучшей акустикой. У меня две любимые — памятники Высоцкому и Маршаку на улице Карла Маркса. Во-первых, это прогулочная зона, возле Маршака стоят скамейки, образующие подобие амфитеатра, значит, большая проходимость. Во-вторых, это рядом с моей работой — могу отчитать лекции и идти играть в том числе для коллег и студентов, проходящих мимо меня. Правда, студенты почему-то стесняются бросать деньги своему преподавателю. Недавно кто-то из них перевёл мне на карту 50 рублей и написал «спасибо за игру». Кстати, именно уличный заработок дал мне возможность получить образование в ВГУ, часто играл в перерывах между лекциями.

Как выяснилось во время нашего общения, основной враг уличного музыканта не пьяная гопота, не люди в погонах, а... российский климат.

— В тёплое время года играем на улице 3 — 4 раза в неделю, там я в среднем зарабатываю не меньше, чем по своему основному месту работы. Но не надо забывать о том, что зимой и в холода мы не играем. А вот люди у нас гораздо щедрее, чем государство. Была б бы тут зима +8 градусов, вообще можно было бы больше нигде не работать — только играть. Я жароустойчивый, Ира морозоустойчивая. Для меня всё, что ниже +10, — мороз, зато в +30 я могу играть на солнцепёке, и ничего, — рассказывает скрипач. — Мы сразу решили для себя не играть ничего блатного, кроме классической «Мурки», хотя в 90-е был сильный уклон в ту сторону. Тогда и пьяных на улицах было куда больше, чем теперь. Помню, один прапорщик шёл пьянящий в хлам, а мы играли в переходе. Он прослезился и начал: «Вот вы люди, музыканты, а я какой-то «кусок...» Короче, он отдал нам всю свою месячную зарплату, полученную в этот день. Мы ему почти полностью её вернули, забрав только небольшой гонорар за наше выступление. А полиция обычно нас не достаёт, иногда просят поиграть у них на День милиции, денег не платят: «Мы же вас типа охраняем».

С негативом уличным музыкантам нечасто, но всё же приходится сталкиваться.

— Однажды в переходе у цирка какой-то тип наркоманского вида начал домахиваться до нас, и прохожие отогнали его. Если люди видят, что кто-то обижает музыкантов, как правило, мимо никто не пройдёт. Бывало, что и нападали на нас, когда на рубеже 2000-х антисемиты приняли нас за евреев, впрочем, моя прабабка действительно была еврейкой. Мы как-то играли в нашей синагоге, и там меня спросили про национальность. Я честно ответил, что у меня в роду их... семь, и вспомнил про свою прабабку Розу Марковну из Бердичева. Так посетители сказали, что «по сравнению с вами не евреи — это мы».

Продолжение читайте на сайте в ближайшее время или на «МОЁ!» Плюс» прямо сейчас.