Композитор Эдуард Артемьев: «Пока финансовые трудности в российском кино не ощущаются»

Отечественный кинематограф сложно представить без музыки композитора Эдуарда Артемьева. Благодаря его работе «зазвучали» практически все знаковые фильмы Андрея Тарковского, Никиты Михалкова, Андрея Кончаловского, Павла Чухрая и других именитых режиссёров.

Артемьев в последнее время редко даёт концерты, разве что в Москве и Петербурге. Всё его время занимает работа над музыкой к фильмам. Сегодня, 27 августа, композитор вместе с Воронежским молодёжным симфоническим оркестром выступит в концертном зале Сити-парка «Град» Event-Hall в 20.00. Эдуард Артемьев в Воронеж приехал впервые. Его творческий вечер пройдёт в рамках фестиваля самодеятельных коллективов и исполнителей «Созвездие».

Накануне концерта корреспонденты «МОЁ!» встретились с Эдуардом Артемьевым. Композитор уже провёл одну репетицию с воронежским оркестром. Артемьев в начале встречи отметил высокий профессионализм музыкантов и бережное отношение к материалу.

— Эдуард Николаевич, одна из ваших недавних работ «Солнечный удар» была по Бунину. А вам насколько близко творчество писателя и что помогло передать в фильме атмосферу его произведения?

— Бунин — очень русский писатель, продолжает традиции Чехова. Мне очень нравятся его рассказы «Солнечный удар» и «Антоновские яблоки». А передать настроение произведения помог режиссёр Никита Михалков. Мне просто нужно было воплотить его задумки. Режиссёр набирает команду под свои задачу, он хозяин картины и ведёт её к успеху или к провалу. Мы с Михалковым работаем вместе 42 года. На мой взгляд, слабых картин у него нет.

— За время такого продолжительного творческого союза бывали ли у вас какие-то разногласия?

— Разве что во время работы над нашей первой картиной «Свой среди чужих, чужой среди своих» были небольшие разногласия, но технического характера. А по поводу творческих идей мы никогда не спорили. Да и вообще работа с Михалковым меня никогда не утомляла.

— А с другим режиссёром из семьи Михалковых Андреем Кончаловским также легко общий язык находите?

— С ним сложно, потому что он музыкант. Он учился вместе со мной в консерватории три года на пианиста. Андрей и до сих пор музыкой занимается. Он внедряется в партитуру, что мне не нравится. Но, в конце концов, нам удаётся найти общий язык. Любую нашу работу мы доводили до конца.

— Почему над фильмом «Щелкунчик» несколько лет шла работа?

— Идея снять «Щелкунчик» затевалась ещё в 70-е. Сначала Кончаловский хотел делать мюзикл, но не сложилось из-за нехватки времени на репетиции. А потом неожиданно проект завертелся, перешёл в реестр музыкальных картин. Я сначала отказывался работать, не хотел тратить своё время на чужую музыку. Продюсеры же хотели коммерчески выгодный вариант — сделать упор на музыку Чайковского, которая в рекламе не нуждается. В итоге сошлись на том, что темы Чайковского остались, но мы сделали для них обработку. Вся работа над фильмом проходила в Лондоне, я там почти год прожил. Надеюсь, что мюзикл у нас тоже получится сделать. Для англоязычной версии слова писал автор текстов к опере «Иисус Христос суперзвезда» Тим Райс.

— Первый фильм, который делали совместно с Андреем Тарковским, был «Солярис». Какую задачу он перед вами ставил?

— В «Солярисе» Тарковский хотел, чтобы музыка получилась космической, но с ощущением связи с землёй. Для него это было важно. Он говорил, что если Бог даст человеку прожить ещё одну жизнь, результат будет такой же, хотя он может попадать и в другие ситуации. У нас с Тарковским были чисто деловые отношения. Он был очень закрытым человеком, вне работы мы почти не встречались.

— В начале 90-х вы жили и работали в США. Сейчас, если бы была такая возможность, переехали бы в Америку?

— Что значит переехать? Сейчас мир открыт, можно работать, где хочешь. Это при коммунистах, если ты уехал, то концы обрубались. Пока ещё можно жить в любом месте. Ну а те, кто уезжает и отказывается от своего гражданства, это их личное дело.

— И всё же вы делаете оговорку — «пока ещё» можно уехать.

— Конечно, мало ли, что ещё может случиться. Кто думал, что на Украине конфликт возникнет. Мир стал совершенно непредсказуем, непонятно, куда всё повернётся. Сейчас идут финансовые крахи. И мне кажется, это всего мира коснётся, может, нас только посильнее.

— В кино финансовые трудности уже ощущаются?

— Пока нет, потому что всё только начинается. Но думаю, что и кино в такой ситуации скоро загнётся. Потому что деньги нужны, а где их взять, рубль-то ничего не стоит. Вот собрался год в кино не работать, потому что я сам себе многое задолжал. У меня есть свои незаконченные произведения. Но с такой экономической и политической ситуацией невозможно планировать, может, снова для кино буду писать.

— Насколько комфортно вам было работать в Голливуде?

— Американская индустрия кино — это отлаженный механизм с многолетними традициями. Если ты нарушаешь установленные порядки, то тебя сразу выгоняют без объяснения причин, поэтому все держатся за работу, халтур там не прощают. При этом тебе даются все условия для работы. В бытовом плане я вообще ни о чём не думал, у меня был водитель, обеды в ресторане. Мне только нужно было писать музыку. Да и вообще Лос-Анджелес для меня самое комфортное место, потому что там вечное лето, а я ненавижу зиму. Зимой стараюсь вообще из дома не выходить, только в крайних случаях. Наверное, это из-за того, что до семи лет я жил в условиях холода. Отца по службе постоянно переправляли то в Новосибирск, то в Котлас, потом Архангельск. Мне зимы на всю жизнь хватило.

— Эдуард Николаевич, чем вы руководствуетесь при выборе фильма?

— Сейчас я работаю вместе со своими друзьями. С новым человеком сложнее начинать работу. Знакомлюсь со сценарием. Если меня захватывает, соглашаюсь. А если нет никакого контакта, то не берусь за работу. Вот три дня назад закончил работу к фильму с рабочим названием «Музыка во льду». Там снимались Дима Билан и Светлана Иванова. Фильм о Первой мировой войне. Там потрясающие съёмки с красивыми пейзажами, дворцами. Сначала я отказывался, устал, потому что только закончил работу над «Солнечным ударом», хотел перерыв себе сделать. Так и сказал продюсерам — даже больше не звоните мне. Но они хитрые же. Попросили посмотреть материал, порекомендовать кого-то. Я посмотрел, призадумался и решил взяться.

— Были в вашей карьере проекты, которые требовали особенно много сил?

— Я 28 лет работал над оперой «Преступление и наказание». Не каждый день, конечно, начинал, бросал, многое не получалось. А идею мне подал Кончаловский, каким-то образом уверил меня, что я смогу справиться. Я бы никогда за эту тему не взялся, потому что она мне не близка. Вся эта страшная история заблуждения человека, возомнившего себя Наполеоном. И вот 17 марта 2016 года у меня будет премьера в московском Театре мюзикла. Это произведение стало главным сочинением моей жизни.

— Вы говорите, что несколько раз оперу начинали и бросали. А что помогло всё же довести дело до конца?

— Всё очень просто. У музыканта самое важное — заднее место. Если оно крепкое, то всё получится, потому что важны терпение и усидчивость. У меня сейчас отдыхать не получается. Последний раз я брал отпуск в 2007 году, провёл две недели на Мальдивах. Так много интересной работы, что нет времени на отдых.