Дайте мозгу отдохнуть

Сегодня у всех на устах уникальный случай, который произошел с девушкой из Рязани, которую через 5 лет воронежские медики вывели ее из комы. Большинство газет, рассказывая о Кате Якуниной, сделали упор на страшную автоаварию, уход из семьи мужа (который в тот день был за рулем), самоотдачу ее мамы, любовь ее сына и мужество самой Кати. Мы же решили подойти с другой стороны и поговорить с теми, кто все это время был рядом с ней, кто боролся за ее жизнь, давая тем самым надежду на выздоровление, пусть и не полное, но без ортопедической кровати и дыхательного аппарата.

Илья Мартынов, директор Центра восстановительного лечения, рассказал нам, в чем уникальность случая, что сделано, что делается и на что он надеется, глядя на Катю Якунину.

– Илья Валерьевич, хочу поздравить вас с 50-летним юбилеем, который был 11 июля и пожелать вам успехов, а вашим пациентам здоровья и наоборот.

– Спасибо! Вот то, что, наоборот, мне очень понравилось. Я вроде директор ЦВЛ, а заняться своим здоровьем некогда. Нагрузка колоссальная. В нашем Центре сегодня на реабилитации находится 11 пациентов и это стационар, а не поликлиника: всех надо осмотреть, назначить лечение, сделать процедуры, накормить и спать уложить.

– Расскажите, что представляет собой ваш Центр, когда создан и какие перед ним были поставлены задачи.

– Центр создан 4 года назад и создавался он как клиника для лечения и реабилитации больных с последствиями инсультов и травм спинного и головного мозга. На заре своей деятельности это была маленькая амбулатория, которая ютилась на 140 квадратных метрах. Потом мы выросли и нам отдали в аренду вторую половину этого здания, где мы сделали ремонт, залицензировали стационар и начали работать серьезнее.

– Вы сказали нейротравмы. Все знают, что такое травмы, но не все, что такое нейро?

– Направление нашей деятельности — это восстановительное лечение последствий черепно-мозговых травм, в меньшей степени переломов позвоночника и инсультов. Как правило, эти повреждения приводят к параличу, потере речи и вызывают нарушения в опорно-двигательной системе. Худший случай — это коматозное состояние, в которое впадает человек, получивший травму той или иной степени тяжести. Больными в коме мы занимаемся с самого первого дня.

– Вас кто-то финансирует?

– Господдержки нет, да мы ее и не просили. Есть муниципальная аренда, но это все крохи по сравнению с тем, что мы тратим на стационар. Предопределяя ваш вопрос, скажу, что спонсоров нет, это все моя личная инициатива и личный интерес. Есть поддержка благотворительных фондов, деньги от которых идут исключительно на лечение больных и покупку дорогостоящего оборудования.

– У вас в клинике проходит реабилитацию Катя Якунина. Когда и в каком состоянии ее привезли к вам?

– Первый раз Катя появилась у нас полгода назад в достаточно тяжелом состоянии. Хорошо ухоженная (надо отдать должное ее маме) и с минимальными признаками сознания, когда присутствует фиксация взгляда при появлении нового человека в комнате. Иногда она моргала глазами в ответ на команду, но, увы, очень редко и не всегда.

В таком состоянии она находилась уже 4.5 года. До нас ее лечили в Москве, и там вначале было улучшение, а потом это улучшение ушло и состояние Кати «откатилось» назад.

– Сколько раз она у вас была?

– Два. Во второй раз она приехала в более хорошем состоянии, чем в первый. По мере того как мы продолжали с ней заниматься, все четче и четче стало появляться совсем не минимальное сознание. Я не буду говорить о мнении Владимира Игоревича Матвеева, профессора нейрохирургии, поскольку он консультирует у нас и знает цену этой работе, а вот по оценкам независимых специалистов доцента кафедры психиатрии Гречко и ассистента кафедры нервных болезней ВГМА Протасова «она действительно находится в сознании».

– Наверное, в этом и есть уникальность случая?

– Несомненно. Всего было около десяти случаев опубликованных в литературе, причем без описания методов лечения, а лишь как факт произошедшего, так сказать информационное сообщение. А вот случай такой давности — это медицинская казуистика. Этого не должно было произойти, но произошло. Нам скрывать нечего, и мы готовы поделиться опытом.
– Делитесь!
– Головной мозг получает информацию от внутренней и внешней среды, анализирует ее, хранит и, руководствуясь ею, выдает команды. Ежесекундно мозг получает миллионы импульсов со всего тела. Со временем мозг устает и ему требуется отдых. А теперь представьте, что травмированный мозг, который не умер и продолжает жить и бороться, подвергается воздействию огромного количества импульсов. В такой ситуации он истощается и возникает торможение высших психических функций и в первую очередь — сознания. Чтобы дать мозгу функциональный покой — мы в какой-то степени его «отключаем».

– То есть, как отключаете?

– Считается, что если освободить нервную систему от приходящего афферентного потока избыточного и перегружающего мозг импульсов, то находясь в функциональном покое, он начинает восстанавливаться. Как ток бежит по проводам, так и импульсы идут по нервным путям. Мы вводим безвредные и много лет применяемые в классической медицине лекарственные препараты в определенные участки проводящих путей нервной системы, блокируя приходящую в мозг избыточную импульсацию. Это одна из важнейших составляющих процесса лечения, плюс лекарства, разнообразные современные методики физиотерапии и хорошая функциональная диагностика.

– Я видел у вас стоит огромная ванна, для чего она?

– Это антигравитационный бассейн, реализующий методику «сухой иммерсии», технологию, которую применяют в космической медицине. В такой ванне, как вы ее назвали, организм отдыхает, как бы по отдельности: мозг сам по себе, тело само по себе. С помощью этого комплекса значительно уменьшаются нагрузки силы тяжести на тело, что позволяет очень быстро накапливать восстановительный ресурсный потенциал.

– И процесс пошел?

– Именно так. Когда она поступила второй раз, она была существенно хуже, чем при выписке, но ее уровень сознания уже время от времени «мерцал». Она четче, чаще и дольше фиксировала взгляд. Она пыталась выполнять команды, и это было видно. По мере лечения сознание становилось все ясней и ясней. Я думаю, что здесь нет нашей заслуги — просто мы запустили некий механизм восстановления, пока малопонятный и малоизученный, но он начал приносить плоды.

– И последний вопрос. Что ее ждет?

– Когда ее привезли, сказать что я на что-то надеялся — сильно слукавить. Да и сейчас я осторожен в прогнозах на будущее. Вообще неблагодарное это дело загадывать наперед, особенно когда речь идет о больном. Но если откровенно... Она будет сидеть, потом пойдет, но через сколько — трудно сказать. Может быть через год или полгода — слишком давняя травма. Что касается речи, она понимает речь и это самое главное, все остальное как говорится дело техники, можно будет за это зацепиться и побудить ее выговаривать вначале хотя бы слоги и потом попытаться прийти к связной речи.

У нас был случай, когда при выписке другой больной, Ольги Чернышовой, ее состояние было не лучше, чем до приезда к нам. И мы думали о том, что лечение не помогло. Однако через три недели позвонил ее отец и сказал, что Оля стала говорить. Сейчас она ходит в ходунках, сидит, разгадывает кроссворды и пытается работать на компьютере дома.

Нет ничего лучше, чем подобное клиническое доказательство — когда больной выздоравливает. Мы запускаем некие внутренние механизмы, точнее они запускаются сами, а мы лишь их стимулируем. Ресурсы человека неограниченны, главное найти к ним тропинку и запустить процесс автоматического самовосстановления, в какой-то степени стимулируя его сам.