Чем Воронеж неприятно поражал 150 лет назад

В 1870 году Воронеж посетил Яков Карлович Грот. Внук лютеранского священника Иоханна Христиана, перебравшегося в Санкт-Петер­бург из Германии, Яков Грот стал звездой российской филологии. С золотой медалью он окончил Царскосельский лицей. Получив звание профессора, преподавал в альма-матер и в Императорском Александровском университете. Немецкому, гео­графии и истории обучал двух братьев — Николая и Александра Александровичей. Первый из них скончается в 21 год от менингита, а второй станет российским императором Александром III.

Веская причина

Что могло учёного такого ранга привести в Воронеж? Ответ прост — книга. Яков Грот очень хотел приобрести переписку Евгения Болховитинова (митрополита, историка, писателя) с графом Румянцевым. Будучи в Тамбове, он узнал, что в Воронеже в продаже уже появился второй выпуск переписки, и решил: пусть будет двойной повод посетить этот город. Первым была литературная слава Воронежа — родины Болховитинова, Кольцова и Никитина.

Грот писал, что мысль ехать в то самое место, где напечатана книга, чтобы приобрести её, может показаться странною везде, но не в России: «У нас нет ничего труднее, как купить в столице книгу, изданную в провинции. Книгопродавец обещает нам выписать её с первой же почтой, вы приходите к нему через две недели наведаться, не получена ли она? Он с величайшей развязностью отвечает нам, что ещё нет и что сам не понимает причины тому. То же самое повторяется при каждом требовании новой книги, и вы наконец, потеряв терпение, отказываетесь от желания знакомиться с провинциальной литературой».

Но не таков был будущий вице-президент Императорской Академии наук! Твёрдо решив добыть брошюру, он из Тамбова добрался до Грязей, а оттуда по железной дороге в весьма удобном вагоне «быстро перенёсся до одного из крайних пунктов этой линии — Воронежа».

Безобразия на Большой Дворянской

В Воронеже Яков Карлович нашёл «прекрасное с виду помещение во вновь отделанной гостинице купеческого клуба на одной из Дворянских улиц, которыми так богат этот город». Чего-чего, а Дворянских в Воронеже и правда было целых три: нынешние проспект Революции, Фридриха Энгельса и Никитинская. Проспект был Большой Дворянской, Фридриха Энгельса — Малой (а ещё 1-й или 2-й), Никитинская — 2-й или 3-й.

Грот остановился на Большой. Вполне довольный поначалу «своим пристанищем», ближе к ночи академик к прискорбию обнаружил, что в гостинице «не затворялось порядочно ни одно окно». Казалось бы, ерунда какая, лето на дворе! Но не в этом дело. Ночью на улице стоял такой шум от криков и драк пьяных воронежских мужиков, что дворянину Якову Карловичу невозможно было не просыпаться каждую минуту.

Первые часы воскресного утра академик посвятил памяти Петра Великого, сходив к его монументу, который открыли 10 лет назад «на конце той же Дворянской улицы». Проще говоря, Яков Грот пошёл в Петровский сквер. Увы, и тут он был разочарован. Во-первых, сам памятник не произвёл на него «особенного впечатления». А во-вторых, воронежцы отличились и здесь, неприятно поразив гостя «невозможностью прочесть на памятнике надпись, так как из неё, по-видимому с умыслом, вырваны многие буквы. Так, от слова «дворяне» осталось только «воряне», а вместо «граждане» читается «ражае».

Фразой, которой Яков Грот обозначил своё отношение к увиденному 150 лет назад, сейчас можно начинать каждую вторую статью: «Как жаль, что не принято мер для ограждения дорогого народного достояния от посягательств невежества и вандализма».

Безобразия у реки

После осмотра памятника путешественник с «возвышенной и главной части города» по отлогой немощёной улочке, изрытой промоинами и обставленной деревянными домиками, спустился на берег реки Воронеж. Интересно, каким путём он шёл?

— Вариантов спуска может быть несколько, причём, чтобы так спуститься, надо миновать не одну, а две или три улицы, — говорит воронежский краевед, кандидат исторических наук Павел Попов. — Например, от памятника Петру путешественник мог пойти по Малой Чернавской (современная Лётчика Замкина), которая отходила прямо от сквера и ниже вливалась в Большую Чернавскую. (Променад от памятника стал невозможен для воронежцев с 2006 года, когда дорогу от монумента царю до водохранилища перекрыл «Петровский пассаж». — «Ё!»).

Также путешественник мог пойти по улочке с чудесным исконным названием Поднабережная (сейчас это улица 20 лет ВЛКСМ), а с неё повернуть на ту же Большую Чернавскую, ведущую к реке.

У реки учёный опять посокрушался, осматривая шерстомойни, устроенные в цейхгаузе Петра I на острове. А ведь какие прекрасные планы были у тогдашних отцов города! Отделать в цейхгаузе кабинет царя в духе эпохи, устроить там библиотеку из книг, рассказывающих о его деяниях... Вы бы хотели ходить в библиотеку через мост на остров, и чтобы волны плескались под ногами — а, воронежцы? Кругом здания планировали разбить сад, а памятник царю-реформатору в виде обелиска установить над рекой, на Острожном бугре, там, где сейчас стоит Дворец детей и юношества.

От Петра до Митрофана

«От Петра Великого естественно было обратиться к славному его современнику Митрофану», — подумал Яков Грот и отправился от реки на извозчике к Митрофановскому монастырю. Теперь он поднимался по довольно крутой улице, которая поразила его своей «мостовой из твёрдого плитняка и гордо возвышающимися по обе стороны каменными стенами». Догадались, о какой улице речь?

С уверенностью можно утверждать: путешественник ехал по Богословской, нынешней Чернышевского, а гордые каменные стены по обе стороны не что иное, как подпоры Каменного моста. Да и сам Грот это подтвердил, написав: «После узнал я, что это один из трёх замечательных спусков, отделанных в достопамятное время (1824 — 1826 гг.) многими постройками губернаторства Кривцова». Да-да, Каменный мост и мощение улиц, равно как и колодцы, и подпорные стены, были как раз деяниями губернатора Николая Ивановича Кривцова.

Остаётся добавить, что два других «замечательных спуска» — это Чернавский спуск и Успенский съезд (улицы Степана Разина и Декабристов).

…В монастыре в то воскресенье обедню служил сам архиепископ Серафим: был праздник святого Сергия. «В первом часу я застал церковь ещё заполненную народом и был приятно поражён чудным пением многочисленного хора, образованного заботливостью нынешнего преосвященного», — запишет потом академик. 

Ну наконец хоть что-то в Воронеже его поразило приятно!

Митрофановский монастырь поражал многих, приезжали в него со всей страны, даже пешком из других городов приходили! В 1832 году, к примеру, его посетил сам император Николай I, в 1887-м — Александр III.

После богослужения Грот отправился в архиерейский дом, стоящий возле колокольни, «замечательной своей высотою». Колокольня была 70 метров, говорили, что она видна из Задонска. Преувеличивали, конечно, но посыл был понятен: колокольня — самое высокое строение Воронежа и замечательное произведение храмовой архитектуры.

Знакомство с воронежским священником

В архиерейском доме после службы собралось большое общество. Яков Карлович познакомился с молодым священником, профессором семинарии Дмитрием Самбикиным. Тот служил в церкви, находившейся рядом с Митрофановским монастырём.

Ни монастыря, ни той церкви давно нет. На месте первого стоит главный корпус ВГУ, а на месте второй — пяти­этажка по улице Володарского.

Попрощавшись с обществом, Грот зашёл в монастырскую лавку и приобрёл там, конечно же, книгу — жизнеописание епископа Митрофана (которое составил, кстати, уже знакомый ему отец Самбикин) и фотографию монастыря. «Других видов живописного Воронежа мне здесь не могли дать», — посетовал филолог. Но кто ищет, тот найдёт: у фотографа Понамарёва Грот потом достал «несколько удачно сделанных им изображений разных местностей этого города».

Кстати, фотограф и художник Михаил Понамарёв творил в пяти, а то и в трёх минутах ходьбы от гостиницы, рядом с которой по ночам так громко орали, мешая спать светилу филологии, — в доме купца Капканщикова на той же Большой Дворянской. Правда, Грот застал тот домик маленьким и неказистым. Перестроенный впоследствии, сейчас дом № 37 — одно из самых нарядных зданий на проспекте Революции.

А гостиница, в которой так неважно спалось гостю из города на Неве, находилась в не менее замечательном строении. Это дом со львами (№ 27), отреставрированный после войны Германом Здебчинским.

Сюрпризы приятные и не очень

К радости филолога, все книжные лавки были открыты. Коммерсанты тех лет в церковные праздники редко воздерживались от прибыльных торговых занятий. К тому же «такая промышленная неугомонность имеет и свою хорошую сторону: обязательное пребывание в лавках удаляет многих от храмов Вакха, которые, к несчастью, посещаются русским человеком прилежнее всяких других храмов», — рассудил Грот и пошёл в книжную лавку.

Но ни в одной из четырёх имеющихся в Воронеже торговых точек переписки Болховитинова с графом Румянцевым не было. До столичных лавок и памятников наши явно не дотягивали... «Все они не особенно хорошо снабжены произведениями местной литературы, даже не везде можно найти новейшее популярное издание Кольцова. Более всего эти книжные лавки пробавляются спрашиваемыми часто учебниками, переводами популярных книг да романами и повестями — не совсем отрадное свидетельство о литературных потребностях воронежской публики», — припечатал прославленный словесник.

А дальше совсем грустно: кто-то его уверил, что воронежские книжные лавки живут только продажей писчей бумаги, карандашей и других канцелярских припасов…

Конечно, вожделенную брошюру Яков Грот получил. Непосредственно в самом Статистическом комитете Воронежа, её выпустившем. На обёртке сзади он прочитал: «Третий и последний выпуск, содержащий письма 1821 — 1825 годов с добавлениями и литографическими снимками с рукописей, выйдет в свет в конце 1870 года».

Жаль, записок о том, как он добывал третий том, великий филолог нам не оставил! Зато о своём путешествии в Воронеж за вторым выпуском Яков Грот рассказал, как видим, очень подробно. Эти записи были опубликованы спустя три месяца, в ноябре 1870-го, в журнале «Вестник Европы».