«Почему воронежские чиновники не хотят спасать 8-летнюю Ульяну?»

Юлия Дмитриева и её муж Виктор, столкнувшись в 2019 году с болезнью своей пятилетней дочери Ульяны, никогда не шли напролом с транспарантом «Нам все должны». Они просто вымаливали у врачей и чиновников департамента здравоохранения Воронежской области минимум, который спасёт их ребёнка, — лекарство. Об Ульяне я рассказала в сентябре 2022-го. У девочки тяжёлая форма эпилепсии. Ей долго не могли подобрать препарат, пока доктор одной из частных клиник в Москве не рекомендовал немецкий «Осполот», или — по действющему веществу — сультиам. Заморские таблетки хорошо переносятся детьми и показаны именно при той форме эпилепсии, которую нашли у Ульяны. Они ей действительно помогли: прекратились тяжелейшие приступы, пошли улучшения по всем показателям. Но возникла проблема.

«Не уполномоченные мы»

Есть понятие «совесть» — в него большей частью всё и упёрлось. «Осполот» не зарегистрирован в России. В аптеке его не купишь, аналогов российские учёные пока не изобрели. У родителей таких детей, как Ульяна, три пути. Кататься в Европу и затариваться там. Покупать в интернете у нелегальных торгашей по космическим ценам. Или получить препарат бесплатно — через госзакупку за бюджетные деньги по назначению врача государственной больницы (есть четвёртый — через благотворительный фонд, но опять же нужна бумажка о госназначении). Некоторые регионы страны так и поступают: обеспечивают тяжелобольных детей жизненно необходимым им «Осполотом». Открываю сайт госзакупок, вбиваю «сультиам»: с 18 марта 2019-го — 151 запись. В основном Москва. Но вот и Тамбов, и Курск, Ставрополь, Удмуртия, Мордовия, Югра, Тула, Рязань, Татарстан, Красноярск, Новосибирск, Магадан, Чувашия… Воронежа — нет. И я с полной ответственностью заявляю: то, что больные эпилепсией дети у нас лишены европейского лекарства, от которого зависят их жизни, — на совести врачей и чиновников облздрава.

Для того чтобы организовать закупку незарегистрированного препарата для конкретного пациента, нужно официальное назначение именно госбольницы — не частной. До недавнего времени для ввоза такого лекарства в Россию требовалось решение консилиума специализированной федеральной медицинской организации, его предоставляли в Минздрав, где выдавали разрешение. Так прописано в Положении о порядке применения лекарственных средств у больных по жизненным показаниям, утверждённом приказом Минздравсоцразвития от 9 августа 2005-го № 494. Этой бумажкой и прикрываются воронежские врачи и чиновники, отказывая Ульяне. В частности, на неё ссылаются в ответах маме Ульяны первый замруководителя областного департамента здравоохранения Олег Минаков и замруководителя Наталия Нехаенко. А врачи в поликлинике и облбольнице разводят руками: мол, не уполномоченные мы.

За больных детей отвечает регион

Но господа врачи и чиновники, возможно, не в курсе. 1 сентября 2021-го начали действовать поправки в законодательство: вступило в силу постановление правительства РФ от 1 июня 2021-го «Об утверждении правил ввоза лекарственных средств для медицинского применения» № 853. Действует он пока до 1 сентября 2027-го. И для того чтобы Минздрав дал добро на ввоз незарегистрированного препарата, стало достаточно ИЛИ копии протокола заключения федеральной врачебной комиссии/консилиума, ИЛИ решения региональной врачебной комиссии с обращением местных медицинских чиновников. Это раз. Два. В сентябре 2022-го, после нашей первой публикации об Ульяне, я лично обращалась в Министерство здравоохранения России: просила расставить точки в порядке назначения и ввоза незарегистрированных лекарств. Вот такой пришёл ответ (ключевые слова выделяю):

«Вопросы выбора средств и методов лечения, в том числе определение наименования и количества выписываемых лекарственных препаратов и (или) медицинских изделий, определяются, исходя из медицинских показаний, лечащим врачом, на которого возложены функции по организации и непосредственному оказанию пациенту медпомощи в период наблюдения и лечения.

(…) в соответствии с ФЗ от 21.11.2011 № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в РФ» организация оказания медпомощи, разработка, утверждение и реализация программ развития здравоохранения, организация обеспечения граждан лекарственными препаратами, определение условий по оказанию медпомощи несовершеннолетним относится к полномочиям органов государственной власти субъектов РФ».

Из министерского ответа чётко следует: решение принимает регион. В Минздраве подтвердили: для ввоза незарегистрированного лекарства нужна их виза, которая выдаётся по заявлению юридических лиц — цитирую: «медицинских учреждений, федеральных учреждений, фармацевтических компаний — производителей лекарств или организаций оптовой торговли лекарственными средствами, от имени вышеперечисленных учреждений». Именно так, через запятую.

Два года ремиссии — не показатель?

Проблема в том, что приказ Минздравсоцразвития от 9 августа 2005-го № 494 о федеральном консилиуме никто не отменял. И, как у нас бывает, законов насочиняли, но согласовать их забыли, отчего ими удобно жонглировать. После моего прошлого материала историей Ульяны занялись в региональном управлении СКР. В облздраве пообещали обследование в областной детской больнице № 1 и консилиум с федеральным учреждением — столичным Научно-исследовательским клиническим институтом (НИКИ) педиатрии и детской хирургии имени Вельтищева по видеоконференц-связи. Но.

Прошло семь месяцев. «Осполот» госбольницей Ульяне не назначен, родители продолжают покупать его в интернете у нелегалов, баночки за 27,5 тысячи рублей хватает на 2,5 месяца. При том что с тех пор, как девочка начала принимать немецкие таблетки, у неё не было ни одного приступа. В мае — ДВА ГОДА ремиссии.

— После вашей публикации в ноябре Ульяну положили на обследование в ОДКБ № 1 на Бурденко. Только оказалось, что нужный нам доктор, который занимается эпилепсией, в отпуске. В итоге взяли стандартные анализы, сделали электроэнцефалограмму, кардиограмму. Обещали ЭЭГ в режиме сна, но проводить не стали: сказали, дневной достаточно. Хотя приступы у дочки всегда случались ночами! Заведующая отделением Ульяну не осмотрела — только расшифровала ЭЭГ. И через три дня нас выписали. Речи о назначении «Осполота» не шло. Врач Наталия Лопатина прописала Ульяне другой препарат. Я спросила: «Каковы гарантии, что на нём не вернутся приступы?» Она ответила, что таких гарантий не даст никто. Хорошо, говорю. По какой схеме переходить с «Осполота» на это лекарство, ведь резко отменять нельзя? Спрашивайте, говорит, у того, кто вам назначал «Осполот». Я не стала рисковать и эти таблетки ребёнку не даю.

29 ноября выписной эпикриз Ульяны направили в НИКИ имени Вельтищева — «для уточнения диагноза и определения дальнейшей тактики лечения». В итоге Ульяну там записали на госпитализацию — внимание — на 31 августа 2023-го. Консилиум с этим институтом, говорит Юля, в ОДКБ № 1 им и правда организовали — после нашей статьи, её валяния в ногах чиновников и убедительных разговоров с ними следователя СКР. Действо проходило перед Новым годом, 28 декабря, — отчётность же надо закрывать. И, по словам Юлии, примерно так же, как до этого «обследование».

— Выяснилось, что я принесла не все нужные бумаги — не приложила рекомендацию «Осполота» частным врачом. И в НИКИ Вельтищева пришли к выводу, будто я даю его ребёнку самовольно. Один из членов комиссии заявил: мол, вы думаете, так просто получить незарегистрированный препарат, нужно убедиться, что все зарегистрированные не помогают. Наши же врачи продолжали настаивать, что «Осполот» Ульяне не рекомендован.

Не знаю, в каком законе член уважаемой комиссии вычитал про эксперименты над детьми «со всеми зарегистрированными лекарствами» — в министерском приказе № 494 такого не написано. Зато на сайте самого НИКИ Вельтищева есть памятка родителям детей, которые нуждаются в незарегистрированных препаратах. И как раз в ней написано вот это — выделяю жирным капслоком: «РЕШЕНИЕ О НАЗНАЧЕНИИ (…) ПРИНИМАЕТСЯ ВРАЧЕБНОЙ КОМИССИЕЙ МЕДОРГАНИЗАЦИИ, В КОТОРОЙ НАБЛЮДАЕТСЯ РЕБЁНОК». Причём под «медицинской организацией» подразумевается даже районная поликлиника. То есть круг замыкается: точка старта в спасении ребёнка — регион.

Жалобы без ответов

На январь 2023-го — сразу после праздников — Юлия записалась на приём к главе облздрава Александру Щукину. Но, говорит, накануне ей оттуда позвонили.

— Со мной связалась Маргарита Киньшина (начальник отдела оказания лечебно-профилактической помощи матерям и детям. — Авт.). Спросила, по какому вопросу я собираюсь к Щукину. Сказала, мол, мы для вас всё сделали, чего вы ещё хотите? Убедила, что не надо приходить на приём — они отправят в НИКИ Вельтищева запрос, чтобы госпитализацию перенесли на более ранний срок. Я написала жалобу в Минздрав. Её спустили в наш департамент. И вот из ответа департамента на эту жалобу, который пришёл мне 1 марта, я и узнала: в переносе госпитализации нам отказали. Если бы не обратилась в министерство, наверное, ждала бы до сих пор.

Юля дошла не только до Министерства здравоохранения, но и до воронежского реготделения «Единой России» и администрации президента. Её крики о помощи традиционно спустили в Воронеж — в облздрав и местный Росздравнадзор. Оттуда разослали ответы, видимо, размноженные на ксероксе, с основным посылом, что «протокол консилиума федеральной медицинской организации о назначении Дмитриевой У. В. не зарегистрированного в РФ препарата сультиам («Осполот») не поступал».

Я позвонила в Тулу. Там «Осполот» для детей региональные власти закупают на сотни тысяч бюджетных рублей. Два последних контракта — январь этого года: в общей сложности на 1,2 миллиона рублей. Варвара Суслова из Новомосковска — мама девятилетней девочки, страдающей эпилепсией с рождения. Её дочка — одна из тех, кого область обеспечивает «Осполотом». «Как добивались?» — спрашиваю Варвару. И она рисует мне идеальную схему:

— Дочке лекарство изначально тоже назначили в частной клинике — в Петербурге. Мы сперва покупали сами. До «Осполота» перепробовали 19 препаратов, которые зарегистрированы, но они не помогали. Я писала кругом — в областное министерство здравоохранения, губернатору, в прокуратуру. Ко мне в итоге прислушались, дочке «Осполот» назначили, наш Минздрав включил препарат в госзакупку по жизненным показаниям. Консилиум в федеральном учреждении был заочный — на основании поданных регионом документов. Когда после меня стали обращаться другие родители, им тоже не отказывали — даже если до этого они попробовали меньшее количество зарегистрированных лекарств. При эпилепсии главный критерий эффективности препарата — ремиссия и развитие ребёнка. По своему опыту могу сказать: всё зависит от чиновников на местном уровне. Скажите вашей героине — пусть напишет губернатору и сходит на личный приём к главе облздрава!

***

Когда я готовила этот материал, наткнулась на личный сайт детского невролога-эпилептолога из Новосибирска Елены Ермоленко (стаж 27 лет):

«Препарат, на котором достигнута ремиссия по эпилепсии, менять на другой не рекомендуется. Такая замена противоэпилептических препаратов увеличивает риск срыва ремиссии по приступам на 30-70% и увеличивает вероятность появления побочных нежелательных явлений на 30-70%».

Первое предложение сама доктор выделила красным. По словам Юлии Дмитриевой, из регионального Управления СКР после Нового года с ней никто не связывался. Редакция «МОЁ!» направит публикации об Ульяне в Следственный комитет РФ лично Александру Бастрыкину. Запрос в департамент здравоохранения Воронежской области мы уже направили.