«Бил, унижал, таскал за волосы»: в Воронеже мать двоих детей бросила и засудила мужа-тирана

ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ

— Первый раз он ударил меня, когда нашему сыну был год. Мы гостили у его родителей. Я не помню почему. Он дал мне пощёчину. Его мать и отец не сказали ему ни слова. А младшая сестра усмехнулась. Для меня это был шок. Я закрылась с ребёнком в комнате и не выходила два дня — сидела без еды и воды, пока не закончились выходные и мы не уехали. Да, боялась — мне тогда было 23 года! Конечно, я звонила своим родителям. И от свёкра со свекровью мы приехали именно к ним, потому что тогда жили с ними. Что? Ничего. Они ни слова ему не сказали. А ну как бросит? Дочка останется одна с маленьким ребёнком — это же позор…

Ольга (персональные данные всех героев изменены. — Авт.) сидит передо мной, вжимаясь в кресло. Каждое слово — через ком в горле. Позже девочки из центра по проблеме домашнего насилия «Право голоса» мне скажут: «Это она уже ожила. Когда обратилась к нам два года назад, боялась всего и постоянно плакала».

* * *

Первая часть истории Оли Белкиной — классика с потрёпанным корешком. Жила-была деревенская девочка. Корпела над учебниками, гоняла кур по двору, а ночами на древней бабушкиной машинке «Зингер» занималась чародейством. Для Оли шитьё всегда казалось и кажется магией: из тряпочки — безликого куска полотна — рождается уникальность. То, что у каждого сотворённого предмета одежды есть лицо и даже душа, Оля Белкина не сомневалась. Она мечтала занять в истории место Коко Шанель. Это минимум. Потому что на самом деле она одна такая — Белкина Ольга, хотя Шанель, конечно, ого-го…

— Хочу поступать на дизайнера-модельера, — пискнула Оля маме с папой на исходе школы.

И потом долго ревела в подушку: не, ну это что за профессия — одна блажь, и ей было настрого велено поступать «на учительницу».

Как послушная девочка, она и поступила. Училась по привычке хорошо. Ваня был её однокурсником, встречаться начали на четвёртом курсе. Патологически скромный, правильный и тоже деревенский мальчик («Тихо-тихо говорил, вежливый!»). Таскал конфеты с букетами. Через девять месяцев захотел жениться — Оля сказала «да». Им обоим тогда было по 20 лет.

Прям, говорю, закружила любовь-любовь, от которой сносит голову и дрожь в коленках? Она сильнее вжимается в кресло, лицо искажает мучительная гримаса: «Я не знаю, как ответить на этот вопрос…»

Скука, в общем.

Через два года с небольшим после свадьбы родился их первенец — Богдан. Что случилось ещё через год — вы знаете. А вскоре, говорит Оля, они с Иваном и ребёнком съехали от её родителей в пригород Воронежа — он снял для них дом.

«Ты никто»

— Это странное место, — Ольгу передёргивает. — Дом на отшибе, вокруг никого, рядом с нами только семейная пара пенсионного возраста. Общаться мне было не с кем: целыми днями я сидела одна, пока он на работе. Занималась Богданом, убирала, стирала, готовила. Иван работать по профессии не стал. Нашёл хорошую должность — в сфере компьютерных технологий — с нормальным доходом. Но деньги на бытовую текучку мне приходилось в прямом смысле выпрашивать. Скандалы и распускание рук — уже практически постоянно. Если мне надо было в магазин, синяки скрывала под одеждой, замазывала косметикой… Да не могу я вам объяснить, что его провоцировало, понимаете?!

Когда я в пятый раз задаю этот дурацкий вопрос, Ольга вспыхивает. Перед глазами встаёт фраза, считанная мной с личной страницы кризисного психолога Александрии Горбуновой, руководителя центра по проблеме домашнего насилия «Право голоса»: «На решение одного человека применить насилие никто не может повлиять».

— Попрекал меня: мол, сидишь на моей шее. Но стоило мне заговорить о том, чтобы устроиться на работу, хотя бы на подработку — опять в крик: «А сына на кого бросишь?» Мама моя, говорю, поможет… Он затыкал: «Ты ни на что не способна, ты вообще никто». Когда Богдану было 2,5 года, я снова забеременела. Ивана как подменили: добрый, ласковый… Родилась дочка, мы назвали её Ксюшей. Хотели свою квартиру. В Воронеже. Копили на ипотечный взнос. И опять начались скандалы: я не работаю — решать не могу. Нам помогли мои близкие: и деньгами, и поручителями выступили. Его родители тоже обещали. А в последний момент, перед поездкой в банк, свекровь позвонила и сказала, якобы собранные для нас деньги украли. Я очень расстроилась. Честно? Я не поверила! Сказала ему… И на глазах у Богдаши он ударил меня так, что я упала и потеряла сознание. В банк приехала с замазанным тональным кремом синяком под глазом. Мой папа заметил… И промолчал. Вот тогда я поняла: заступиться за меня некому. Иван тоже это понял: он перехватил взгляд отца и усмехнулся.

Квартиру смогли купить только двушку, хотя понимали, что дети будут расти и этого явно мало. Но хорошую: на тот момент дом — новостройка. Была осень 2009-го: сыну пять лет, дочке два года. После той глуши, где несколько лет просидела затворницей, Оля ободрилась: большой город, она его знает, вот хоть теперь глотнёт воздуха… Но для Ивана не изменилось ничего.

— Бил… Таскал за волосы… Не давал на детей деньги… И… всё время… это… мне… говорил: «Ты ни-и-икто… Ты ни на что-о не спа-асобна…»

Она неподвижно смотрит мимо меня и тянет слова нараспев. У меня по загривку семенят мурашки. Ольга, очнувшись, продолжает:

— Однажды Иван запер меня на балконе и сказал: «Прыгай». Этаж? Ха — девятый. Я стучала в окно, в дверь, умоляла открыть. Он смотрел и улыбался. Тогда я разбила стекло рукой.

Сжимает кисть в кулак.

— А раз, — раскрывает ладонь резко, — я мыла ванную. Что-то ему не понравилось снова, он вырвал у меня металлический шланг, содрав кожу до мяса. Приехала в травмопункт зашивать рану, врач спрашивает: «Что за зверь вас так укусил?» Когда было заикнулась о разводе, Иван спрятал все документы — и мои, и детей. Я не могла ни записать их в сад, ни оформить в поликлинику. Мы жили по разным комнатам: я с детьми в одной, он — в другой. Мог ворваться к нам ночью, кричать, бросаться на меня, на детей… Его не останавливало даже то, что наш сын болен: у Богдана нашли тяжёлое генетическое заболевание, установили инвалидность. Всё время и силы я посвящала ребёнку. Обследования, лечение, реабилитация. Нам часто приходилось лежать в больницах, в том числе в Москве и Петербурге. Когда подходила к мужу за деньгами, за машиной — он говорил: «Ты не так просишь. Плохо просишь».

«Живи и терпи»

Ольга затихает. Она страшно устала, и этот разговор для неё — физическая боль.

— Слушайте, — подступаю, — неужели некому было пожаловаться? Папа тогда в банке промолчал. Но мама?

Усмехается.

— Мама? Она приехала раз, когда мы жили в новой квартире. Попыталась с ним поговорить. Он и маму ударил. Я вызвала полицию. Его забрали, а через два часа он вернулся. Участковый нам заявил: это, мол, первый раз, побои несерьёзные, ничего не поделать. А пока его не было, мать уговаривала меня терпеть и жить с ним дальше, потому что дети, ипотека, и вообще «что люди скажут». Мама уехала, а я окончательно убедилась, что абсолютно одна. Да, у меня есть родная сестра. А что — «что она»? Ничего.

Весь рассказ этой женщины как огромный снежный ком, и на его фоне ты снежинка. Да, похожие дикости я и вы — мы слышали много раз: муж/жена, насилие физическое и психологическое на грани маниакальной патологии, а вокруг — десятки людей, но «никто ничего»... Вакуум.

— Иван воспитывался в семье, где насилие — норма. Свёкор со свекровью часто дрались при нас прямо во дворе, никого не стесняясь. Девочки из «Права голоса» мне объяснили потом, что поэтому его родители с самого начала не отреагировали на его пощёчину мне, а сестра улыбнулась. И знаете… Со временем я тоже свыклась с мыслью, что так жить, как мы живём, — ну, бывает. Скандалы, побои — рутина, при этом мы как чужие. Всё на глазах у детей. Они очень тяжело переносили. На нервной почве у дочки развилось заболевание эндокринной системы. Ксюше противопоказано нервничать. Но он срывался и на детей. И на неё — девочку! Когда дочь, уже будучи подростком, подходила к папе попросить денег на карманные расходы, он и ей заявлял: «Неправильно просишь…»

Ольга решилась на невероятное: сменила в квартире замок, пока Иван был на работе. Вернулся — опа: сюрприз. В это время Богдан гулял во дворе с собакой.

— И он стал у больного ребёнка отнимать ключи. У сына проблемы с ногами — долгое время был в инвалидном кресле, потом на костылях, и ему до сих пор трудно ходить. Плюс проблемы с речью. Там много всего и всё сложно. Он отбирал у Богдана ключи. Не пускал домой, довёл до истерики. Сын позвонил мне — я вызвала полицию…

Стоп. Рассказ Ольги выбивается из общей канвы: она вызывала полицию. И не раз. И не два.

«Не защитили ни полиция, ни суд»

— Вот, смотрите, — юрист центра по проблеме домашнего насилия «Право голоса» Марина АРЕЯН кладёт передо мной листочек в клеточку.

4 сентября 2021-го — административное дело, 19 ноября 2021-го — определение об отказе в возбуждении дела, 18 июня 2022-го — административное дело, 26 июня 2022-го — номенклатурное дело, зачёркнуто, 15 августа 2022-го — отказное, 2 сентября 2022-го — номенклатура, 17 ноября 2022-го — зачёркнуто.

Бумажка — из блокнота с логотипом одной «оппозиционной» партии — написана самими полицейскими.

— Они собирали это, когда уже в работу включились мы, и стали требовать найти концы всех обращений Ольги, — объясняет Марина.

«Номенклатурное дело» — это значит, что по итогам проверки полиция состава правонарушения не обнаружила. По факту — списание материалов в утиль. Зачёркнуто —... А это, объясняет Марина, дело потерялось полностью.

— Восемь обращений в полицию лишь за полтора года! — восклицает она. — Ольга обратилась к нам в «Право голоса» в конце 2022-го. Когда я взялась за её историю, там оказался полный кошмар. Первое дело о побоях по статье 6.1.1 КоАП РФ — то, которое по эпизоду за сентябрь 2021-го — в полиции просто заволокитили и прекратили, когда истёк двухлетний срок давности. Ольга об этом не знала. Мы выяснили случайно, когда начали писать жалобы. Её обманул адвокат с судебным делом о разводе — Ольга заплатила, поехала с сыном в больницу в Петербург, уверенная, что без неё пройдёт суд, адвокат всё сделает… А та исчезла с деньгами. Когда после развода дошло до раздела имущества, нашла другого юриста, откровенно с ним поделилась. Рассказала, что на её имя открыт счёт, куда приходят деньги сына — пособия, пенсия по инвалидности. Она их бережёт, там уже хорошая сумма. А юрист переметнулся на сторону Ивана. И они стали требовать поделить эти деньги…

Подождите, говорю. И смотрю на Олю. Как она — которой всю жизнь указывали место за плинтусом — пошла на такие непостижимости? Развод (снял дверь в их с детьми комнате — чтобы не могли от него закрыться: «Забирай заявление!»), раздел совместно нажитого, а до этого ещё и на алименты подавала. И с ними отдельная боль. Иван притащил в суд справку с работы — крупная компания по торговле нефтепродуктами, где он в сфере IT, — о том, что средняя получка у него 12,7 тыщи. Это начало 2022-го! Судья, вспоминает Ольга («Женщина!»), говорила ей в лицо: мол, что же ты за мать, если признаёшь, что не можешь обеспечить детей — иди работай. В итоге алименты на обоих — на больную дочку и сына-инвалида — 9,5 тысячи. Это с учётом детского прожиточного минимум на тот момент в 10,4 тысячи и того факта, что мать им тоже должна.

— На тот момент меня никто не защитил: ни полиция, ни суд…

Но Ольга это всё-таки сделала: мужа бросила и сбежала с двумя больными детьми.

Помните бабушкину машинку «Зингер», мечты о Коко? Это всё они.

«Когда тебя бьют — не норма»

— Страсть шить у меня не исчезла. Плюс были нужны деньги, чтобы содержать детей: они практически полностью были на мне, хотя Иван очень хорошо получает, в последнее время нашей совместной жизни — порядка 90 — 100 тысяч рублей. Но поскольку работать он мне запрещал, я сначала стала заниматься дома рукоделием. Сама, по журналам в интернете, освоила технику вышивки лентами. Она меня потрясла — невероятная красота! Мастерила картины, украшения, сумочки, кошельки и продавала через интернет, на ярмарках. Днём разрывалась — к 8 утра везла детей в школу, потом из школы, кормила, отвозила в кружки, забирала домой, стирала, готовила, убирала… А вечером вышивала. Мои работы заметили, даже написали обо мне в газете и сняли телесюжет (точно, я нашла, и прочитала, и посмотрела. — Авт.). Скопила денег. Прошла курсы кройки и шитья, устроилась на работу в крупное ателье — мечта всей моей жизни. Спасибо, мне подобрали удобный график. Дома, конечно, за свою самодеятельность получала по полной программе, слушая, что я «никто». Синяки? Ну всё то же — под одежду, слой крема. Но… у меня появились свои деньги…

— …и кандалы ослабели?

— Да. И психологические тоже. Потому что появились друзья. И, глядя на то, как живут другие, я поняла: когда тебя бьют — это не норма.

А дальше дело техники. Снять квартиру, попросить друзей помочь, эвакуироваться с детьми и вещами, пока муж на работе. Говорит, не звонил. Но где они живут, выяснил быстро: выследил сына, когда тот возвращался с учёбы (да, Ольга поставила ребёнка на ноги — Богдан учился в обычной школе на равных со всеми).

— Не врывался, не скандалил. Но следил за нами. Я периодически замечала его, выходя из подъезда. Он стоял в стороне и смотрел на меня молча. Знал, что я его вижу. И молчал. И за детьми так же наблюдал. Я такое видела только в кино о маньяках…

«Суметь сказать против»

О центре по проблеме домашнего насилия «Право голоса» газета «МОЁ!» писала не раз. Это удивительные люди. Их можно бы назвать волшебниками, но в том, что они делают, нет магии — профессионализм и труд. Юристы, психологи, медиаторы — особый психологический профиль, когда работают с конфликтами личностей. Таких, как Ольга, они вытаскивают из ада. Многое — я бы сказала жизненно важную базу — дают бесплатно. Оля узнала о центре случайно.

— Я действительно тогда всего боялась, хотя на тот момент уже ушла от Ивана, работала. Девочки меня спрашивают, а я толком и рассказать не могу, только реву. Со мной долго работали психологи. Я ходила в группу поддержки, где такие же женщины, как я, — и мы делимся, как со всем справляемся. А юрист Марина Ареян возилась с моими запутанными делами, где полный мрак…

Итого. Удалось добиться повышения алиментов на детей: Ксюше — до 13 тысяч, Богдану, как ребёнку-инвалиду, до его 25-летия будут платить по 15 тысяч оба — и Иван, и Ольга. Да, потому что сейчас она получает профессию дизайнера-модельера в вузе и параллельно работает заведующей швейным производством. Спасли деньги на лечение сына: суд не дал папаше ни рубля. Кроме того, при разделе имущества отвоевали машину. Простую нашу легковушку, но без неё Оле невозможно — возить детей по врачам и реабилитациям по-прежнему надо, а Иван за автомобиль бился так, что аж до кассации дошёл.

— Он два года на все суды приходил в одних и тех же штанах и рубашке, — улыбается Марина Ареян. — Наверное, чтобы все поверили, какая у него маленькая зарплата…

Квартиру будут продавать, и каждому — Ольге, Ивану и детям — пойдёт по ¼: принцип равенства долей — Семейный кодекс РФ.

Но главная победа — месяц назад его осудили за побои.

Марина вспоминает:

— Мы смогли довести до конца только один эпизод — тот, что за июнь 2022-го, потому что по остальным вы видели: в полиции либо отмахивались «номенклатурой», либо волокитили. Но и с ним столько приключений… Ещё месяц — тоже бы истёк срок давности! Полиция почти два года по какой-то причине не могла забрать результаты СМЭ Ольги. Мы писали жалобы, в том числе в прокуратуру на бездействие полиции. Получали отписки, причём везде одно и то же, слово в слово (копии у меня есть. — Авт.). Огромное спасибо участковому, который получил это дело в конце. Он и результаты экспертизы забрал...

А там, друзья, список синяков и ссадин по всему Олиному телу — на полстраницы. Это лишь за раз. И наказание — страшно! — штраф в пять тысяч рублей, минимальный по статье 6.1.1 КоАП РФ. Максимальный — 30 тысяч. А ещё могут быть обязательные работы (бесплатно улицы мести, например) и даже административный арест на 10 — 15 суток. Но товарищ муж вину признал и покаялся. А если бы полиция довела до ума первое дело — товарищу грозила бы уже уголовка (116.1 УК РФ) и хотя бы до трёх месяцев уже какого надо ареста. Это она — «декриминализация семейного насилия» на законодательном уровне в действии.

— Я многое видела, работая в центре «Право голоса», — говорит Марина Ареян. — У женщин бывают такие судьбы… Пробивает до дрожи. История Ольги многое во мне перевернула. Оля сделала то, что кажется невозможным. На одном из последних судебных заседаний она в сердцах бросила бывшему: мол, ты всю нашу семейную жизнь бил меня, закрывал дома и всё запрещал, а теперь есть кому меня защитить — испугался? Он ответил: ты, мол, сама была не против так жить, а что ж не уходила, раз было плохо? Мне кажется, это главный момент в теме семейного насилия: первый раз сказать своему тирану «против». Дальше всё получится.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Найти силы найти выход

Сказать, что история Оли Белкиной — сплошной хеппи-энд? Нет. Эти травмы — я сейчас о психотравмах — пожизненно. Особенно глубоко и больно — у детей. Богдан и Ксюша пока не хотят работать с психологами: они уже большие и решают сами. Но специалисты центра «Право голоса», кто общался с ребятами, говорят: чувствуется, что пережитое — в них, не отпускает. И это страшно.

А с руководителем центра Александрией ГОРБУНОВОЙ я поговорила ещё вот о чём: почему за Ольгу не вступилась родня? Александрия — кризисный психолог с опытом работы в МЧС. Ответ внезапный:

— Этот типичный случай. Но упрекать близких — нельзя!

Почему? И слышу на поверхности несовместимое. Но это по Достоевскому: реализм в высшем смысле.

— Причин такого поведения несколько. Страх за своего ребёнка. Признать, что моему ребёнку было плохо и больно, — наверное, самый большой страх любящего родителя, и уровень стресса в этот момент колоссальный. Срабатывает защита: «Мне настолько ужасно и страшно, что я не хочу в это верить, этого не может быть». Стыд. Каждому родителю хочется быть «хорошим». Но в тот момент, когда они узнают об эпизоде насилия, срабатывает социальная установка: «Могут осудить люди, сказать, что виноваты именно родители». Вина. Каждый родитель хочет минимизировать ущерб состоянию своего ребенка, поэтому кажется, что, если не трогать эту сложную тему, есть возможность это забыть и станет легче. Хотя с точки зрения психологии такое мнение — ошибка. Наконец, страх неизвестности. Поднять такую сложную тему, а особенно начать действовать — значит непременные жизненные изменения: суд, развод, травма детей, раздел имущества… Любых изменений наша психика старается избежать, потому что они — дорога в неизвестность. И предлагает нам разные способы сохранить «стабильность».

— Есть и другая проблема: как самой-то жертве осознать, что она — жертва? Помните же: Оле до последнего казалось, что её жизнь — «нормальная».

— Работает формула «Пять «П». Насилие всегда Против желания другого, через Применение власти и/или силы, через Подавление воли, с Пренебрежением к потребностям и мнению партнёра, и насилие всегда Причиняет вред — как тому, на кого направлено, так и свидетелям, например детям. Сядьте и всё обдумайте. Если поставили галочки — это ваш случай. Ни в коем случае не вините себя! Насилие не зависит от вашего поведения, это выбор партнёра — проявлять его или нет. Но знайте: оно циклично и может повторяться. Поэтому в первую очередь найдите тех, с кем можно поделиться — людей, которым доверяете. Даже, казалось бы, простые фразы — «я рядом и поддерживаю тебя», «я на твоей стороне», «я верю, что ты справишься» — для женщины, которая собирается выйти из абьюзивных отношений, могут стать решающими. Ведь та же Ольга решилась на побег уже тогда, когда у неё появились друзья — её помощь и поддержка.

... Поставьте здесь «нота бене». Вспомните слова Марины Ареян — «суметь сказать против» — и слова самой Ольги: «Когда тебя бьют — не норма». Если с вами или с кем-то из близких делают так — сохраните эту статью.