«Ты что, врач, хоронить меня собрался? Я не имею права умирать. у меня двое детей...»

Рану на щеке Людмилы Леонидовны из Петропавловки скрывает лечебный пластырь, нос приобрёл тёмно-фиолетовый оттенок, но в голосе женщины слышится радость. Она не устаёт благодарить врачей: «Они спасли мне лицо, ещё несколько месяцев назад на меня было страшно смотреть!».

Пенсионерка рассказывает, что поехала на лечение возникшей на её лице опухоли. Ей назначили лучевую терапию, но, какой эффект эта процедура может дать — не предупредили.

— Мне сказали, надо «прижигать», так как диагноз серьёзный. Несколько сеансов прошла, но в итоге мне облучили лицо так, что прожгли его насквозь, — вспоминает женщина. — Лицо раздулось, покраснело, появились волдыри и страшные боли. Врачи выписали мазь, но она не помогала. Из-за боли к лицу было не притронуться, а дальше и вовсе стало дышать тяжело, слизистая носа тоже была сожжена.

Понимая, что вылечить мазями лицо не получится, женщина поехала за помощью в Воронеж. Так она оказалась в ожоговом отделении областной клинической больницы № 1, где врачи провели ей две операции. Сейчас пациентка идёт на поправку.

Случай Людмилы Леонидовны для воронежских врачей ожогового отделения, можно сказать, не совсем стандартный: чаще им приходится иметь дело с ситуациями более сложными и опасными — бывает, поступают пациенты, у которых на теле почти нет живого места и лечить их приходится очень долго, делая множественные операции.

Заново создают лица

Ожоговое отделение, которое находится в ВОКБ № 1, считается почти единственным в Воронежской области. Сюда доставляют пострадавших от ожогов не только со всего Воронежа и области, но ещё и из близлежащих регионов.

В год через отделение проходит около 450 человек, примерно столько же врачи-комбустиологи проводят операций: делают пересадку кожи и даже буквально заново создают лица пострадавшим.

В отделении журналистов «МОЁ!» встречает талантливый хирург, заведующий Константин Лакатош. Вот уже почти 30 лет вместе со своей командой он спасает жизни. Врачи не только избавляют от нестерпимой боли, лечат кровоточащие раны и восстанавливают кожу, но и применяют приёмы психологии. Люди, оказавшиеся на койках этого отделения, травмированы не только физически, но и морально. Ожоговых больных считают самыми тяжёлыми пациентами. На вопрос: «Почему?» — Константин Олегович объясняет:

— Когда человек получает обширный и серьёзный ожог, начинает страдать весь организм. Все функции становятся уязвимыми. Ожоги вызывают изменения внутри всех систем организма. Могут страдать зубы, головной мозг, печень, да все внутренние органы. Тяжёлый больной — это не обязательно пациент с обширным ожогом, но и тот, у кого есть сопутствующие заболевания. А ожоговая болезнь обостряет всю хронику болячек, которая имеется у пациента. Поэтому этап лечения таких пациентов очень тяжёлый и длительный. Перед нами не только хирургическая проблема, но ещё ряд других заболеваний. Поэтому мы лечим не ожоговую болезнь, а всего больного.

Пациенты ожогового отделения при первичном поступлении могут пробыть в палатах до 3 месяцев, так как восстановление кожных покровов — многоэтапный и изнуряющий процесс. Порой одной операцией не обойтись, со временем на коже могут оставаться рубцы, которые требуют устранения.

— Лечение всегда проходит по этапам, которые нельзя ускорить. Здесь пятилетка в три года не делается, — говорит Константин Лакатош. — Реабилитация проходит у каждого по-разному, она может занимать два, а то и три года. За это время мы устраняем проблемы пациента, которые выходят на первый план. И это только то, что может касаться кожи.

Незабываемые случаи

Огонь, пар, кипяток, электричество — причин ожогов масса, но больше всего бытовых травм. По словам Константина Олеговича, чаще всего приходится оказывать помощь людям, которые получили ожоги при пожаре или обварили части тела, опрокинув, к примеру, кастрюлю с кипятком.

— Но самые тяжёлые травмы, на мой взгляд, — от электричества, — говорит врач. — Их получают те, кто забирается на вагоны. Там их и бьёт током. Потом пострадавшие ещё и падают оттуда, теряют сознание. Добавляются скелетные травмы и повреждения внутренних органов. Так что, если к тебе привозят пациента с ожогами, который упал с вагона, то ищи ещё много чего.

Самые страшные — ожоги 3-й и 4-й степеней, когда на человеке практически не остаётся живого места. Врачи называют такие ожоги критическими, шансы на выживание очень маленькие, но специалисты делают всё возможное.

— На всю жизнь запомню дальнобойщика. Загорелся грузовик, мужчину 40 лет вытащили из него пожарные, — рассказывает Константин Лакатош. — Привезли его к нам, как говорят, без живого места на теле, почти весь в ожогах. Он был очень критическим. Навещали его в палате только двое подростков — сын и дочка. И вот однажды я спрашиваю, есть ли у него сестра или брат, чтобы какой-то контакт взять. А больной догадался, к чему этот вопрос, и говорит: «Ты что, врач, хоронить меня собрался? Я не имею права умирать. Посмотри, у меня двое детей, кроме меня, их некому поднять на ноги». И знаете — он справился. Выдержал все операции и спустя четыре месяца отправился домой. И такое бывает.

Константин Олегович вспоминает ещё один яркий случай: им привезли парня, на голову которого упал провод высоковольтной передачи.

— Мы долго им занимались. Делали очень специфическое восстановление тканей с микрохирургической коррекцией. Тут я пригодился уже как пластический хирург. И в конце мы добились вполне хорошего результата. Молодой человек полностью вернулся в жизнь. Он тогда очень боялся, что маленькая дочка его испугается, ведь у него после получения травмы почти пол-лица не было, но мы постарались восстановить всё. Звоню, спрашиваю: «Как дела?». В ответ слышу: «Мои страхи позади, дочка узнала меня и не испугалась». В такие моменты очень радуешься.

Свиная кожа и чудо-кровать

Лечение начинается с первичной обработки ожога, потом идёт подготовка раны к удалению нежизнеспособных тканей, причём поэтапно. Далее идёт пересадка кожи — тоже не сразу, а с перерывами в неделю. И тут возникает вопрос: а как же спасти пациента, если он получил очень много ожогов, откуда брать кожу?

— При ожогах 35% тела уже возникает дефицит донорского ресурса, — говорит врач. — Искусственной кожи не существует, человеку пересаживается только его кожа. Даже если взять её у близкого родственника, то она не приживётся, две недели — и всё. Что тогда делать? Есть несколько вариантов — либо технически создавать из маленького лоскута большой. Либо пересаживать кожу из того места, где уже сделали срез: заново всё быстро подготавливаем, чтобы спустя неделю можно было с этой же зоны взять забор кожи ещё раз. Дело в том, что кожу мы берём не на всю глубину, а лишь поверхностную часть, и пересаживаем. А дальше ждём, когда она снова будет готова.

Иногда врачи используют временные покрытия в виде свиной кожи или джи-дермы — это те вещи, которые ложатся на больные места.

— Они просто-напросто защищают рану, но не являются источником эпидермиса пациента, — говорит Константин Лакатош.

Современные технологии тоже немаловажная вещь в лечении больных. Например, в отделении есть чудо-кровать, которая облегчает боль. Весит она под тонну.

— С обычной кроватью её объединяет то, что здесь тоже лежит пациент — на этом всё, — улыбается Константин Олегович. — Я бы её сравнил с ванной. В неё засыпан песок так называемой микросферы — частицы настолько мелкие, что если мы возьмём их в руки, то они будут, как вода, между пальцами проливаться. Они специально обработаны и ионизированы. Снизу подаётся тёплый воздух, который проходит через эти микросферы, и возникает так называемый псевдокипящий слой. Человек лежит на этой простыне, через неё проходит только воздух, давлением он распределяется по всей площади и больной, как кораблик на волнах, качается.

Константин Лакатош демонстрирует нам принцип работы этой чудо-техники. И правда, воздухом простыня поднимается своеобразными волнами, внутри песок бурлит, трогаем ладонью простыню — она немного тёплая.

— Кровать подогревается до 36 градусов, чтобы было комфортно больному, и если у него ожоги на спине или задней поверхности ног, то на такой кровати нет давления на рану, здесь ничего не давит, поверхность кожи подсушивается, и рана быстрее заживает, — объясняет нам врач.

В операционной

На момент нашего визита в ожоговом отделении на лечении находилось порядка 30 пациентов. У Константина Лакатоша по плану была несложная операция, и хирург разрешил нам пройти вместе с ним в операционный блок. Чтобы попасть туда, нужна экипировка: штаны, халат, шапочка, маска, бахилы.

Пока Константин Олегович готовился к операции, он рассказал, что уже во второй раз будет оперировать одну девушку. У неё последствия от ожогов на ногах, рубцы, которые ограничивают движение.

— Пострадала она в пожаре, когда ей было 3 годика, — говорит врач. — Множество прошла операций. Конечно, появляются рубцы. Когда человек растёт, они усугубляются, а убрать их сразу тоже нельзя. Такие операции должны проводиться после 16 лет. А рубцы убирать надо, иначе они деформируют суставы.

Оперирует пациентку Константин Олегович в паре с коллегой Олегом Гречихиным, анестезиологами и медсёстрами. Удаление рубца происходит с помощью хирургического лазера.

— У девушки тяжи как раз в подколенной зоне, которые ей не дают полностью сгибать ногу. И вот у нас сейчас будет лазерная деструкция этого рубца, — говорит врач и приступает к работе.

Операция длилась минут 15. По окончании спрашиваю хирурга:

— Когда заканчиваете операцию и выходите из оперблока, волнуетесь за проделанную работу?

— Волнуюсь и после операции, и до неё. В голове одно крутится: приживётся лоскут или нет, порой звонишь даже ночью коллегам, кто дежурит, просишь посмотреть больного, — говорит врач.

— Пугают ли вас особо страшные травмы пациентов?

— Бояться травм я просто не имею права. Все эмоции переключаю на то, чтобы помочь пациенту, — улыбается Константин Олегович. — Знаете, вот врачи во время войны узнавали, что их близкие погибли, но они продолжали выполнять свою профессиональную обязанность. И это не героизм, это выбор профессии.

Чтобы поставить человека на ноги после серьёзных, глубоких ожогов, порой нужны месяцы. И надо не только быть хорошим специалистом в хирургии, но ещё и обладать состраданием к чужой боли.

— Человека надо чувствовать, человека надо понимать, — говорит врач. — Если войти полностью в его реабилитацию, то там целая карусель реконструктивных операций, и здесь надо поговорить с человеком, что ему нужно. Хотя первая его реакция всегда будет одинаковой — оставьте меня в покое. Тяжело психологически. Но когда я говорю пациенту: «Я могу многим помочь, идёшь ли ты со мной, чтобы довести всё до конца? Готов 3 — 4 года заниматься?» И если ответ — да, то учиться смотреть на себя в зеркало ему уже станет намного проще.