БЕЛОРУССКИЙ ОТПУСК

Г У Д О Г А Й

I

А вот уже на станции Гудогай, через несколько километров, нас встречали Ирина Николаевна Желток, директор школьного музея, а в недалёком прошлом и заместитель директора школы, и Елена Генриховна Ярошевич, главный редактор газеты «Островецкая правда».

Нас с Юрой проводили в школу и первым делом мы познакомились с директором школы (Кривец Владимир Николаевич), а вторым делом – нас отвели в школьную столовую. Борщ, второе и компот. (Давно так не обедал!) А вот потом…

Потом произошло то (что нас покормят именно в подобной столовой – мысли всё же были), чего я вообще не предполагал. Мы оказались в музее (что тоже предположить можно было), но там нас ожидали торжественно одетые старшеклассники, которые приготовили свои доклады. В качестве слушателей, кроме двух воронежцев и женщин их встретивших, присутствовали девушки, одетые в форму военно-патриотического класса.

Нам рассказали об истории Гудогая, о существовании на его территории шталага 342, о возникновении братской могилы, о поисковиках-следопытах, которые восстанавливали имена похороненных, об истории школы.

Рассказали и о моём деде (почти всё то, что я сообщил им в переписке) и даже обо мне и моём визите к ним.

В 1941 году концлагерный барак охранял немецкий карательный отряд. Фашисты разрешали местным жителям передавать пленным еду (подкармливать). Но с 1942-го в лагерь пришли латыши (из доклада школьницы; по другой версии – литовцы), и они заморили заключённых голодом. Недолго протянул и мой дед, три дня не дожив до весны.

В братской могиле лежат останки не только заключённых, но и тех, кто погиб там при освобождении населённого пункта, а также погибших (убитых немцами) мирных жителей. По одним данным там похоронено около 200 человек, по другим – до 300. Но моему деду «повезло»: известны фамилии лишь нескольких десятков («70 имён» – из доклада) умерших и погибших.

В этом году на районные средства памятник обновили: покрасили, заменили мемориальные доски.

Сейчас в Беларуси проходит акция: собирается земля со всех братских могил страны. Чтобы 9 мая капсулу с мешочками этой земли захоронить в Минске. Небольшую часть этих мешочков я видел в гудогайском музее.

После выступлений школьников Ирина Николаевна и Елена Генриховна провели со мной что-то вроде интервью. (Вот сокращённый вариант.)

– Есть ли какие вопросы у вас к нам?

– Не известно, как умер Алексей Дмитриевич?

– Нет. Известно лишь, что при освобождении нашего посёлка погибло несколько советских воинов и односельчан. И, скорее всего, никто никогда не ответит на вопрос, сколько в могиле похоронено и как кто из них погиб (умер).

– А когда отступали гитлеровцы отсюда?

– 3 июля 1944 года. Нам бы хотелось узнать больше о вашем дедушке. Есть ли его фотографии?

– Я попробую достать: фотография есть у его младшей дочери, но она живёт в Казахстане.

/Когда я получил фотографии своих деда и бабушки по электронной почте, уже после возвращения из Белоруссии, распечатал их и принёс отцу, я поглядел на него, но отвёл взгляд. Я понял, что сейчас творится в нём, который не помнил своего отца, который, можно сказать, впервые осознанно глядел на него. Отец развернулся, стал уходить на кухню, что-то начал говорить, голос его дрогнул, но он смог справиться, договорил и уже на кухне, чтобы я не видел, вытер свои глаза висящим там полотенцем. Нечто подобное будет происходить и во мне в тот день, 24 сентября 2019 года, у плиты с фамилией моего деда. Но всё это будет позже. И я снова забегаю вперёд./

Вообще, его детей разбросала судьба: старший сын жил во Владивостоке (своих детей у него не было, умер на 69-году жизни), средненький – мой отец (у него два сына) – попал, оставшись на сверхсрочную службу, в Воронеж, а дочь – младшая (у неё две дочери) – где-то посередине – в Петропавловске. Если бы не война, у Алексея Дмитриевича и Анастасии Герасимовны было бы гораздо больше детей, так как родители Анастасии Герасимовны дали жизнь аж одиннадцати. А бабушка больше замуж не выходила и детей не рожала. Я её видел дважды: в Омской области и в Воронеже. Но она мне была не слишком родной, так как всё детство я провёл с мамой мамы. Дважды видел и дядю Лёню (он приезжал к нам): я его копия, только немного уменьшенная. Дважды гостил и у тёти Кати. Была мечта съездить и к дяде, но она так и не осуществилась.

– А отец ничего не рассказывал о своём отце?

– Ему было всего два годика, когда его отец ушёл на войну. Он ничего не помнит.

– В советское время быть военнопленным считалось не очень хорошо. Может быть, поэтому ваш отец не распространялся о своём отце?

– Да, когда я шесть лет назад установил, что мой дед погиб в концлагере, я обратился к своему отцу, упрекнув его за то, что он мне рассказывал, что его отец чуть ли не Герой Советского Союза. Но это всё из-за того, что к пропавшим без вести долгие годы относились негативно, жёнам-вдовам не выплачивались пособия: поэтому в их семьях вырабатывалось соответственное «противоядие». Жёны не вернувшихся с войны (пропавших без вести) рассказывали своим детям об их отцах-героях.

Анастасия Герасимовна говорила (а возможно, мой отец сам это придумал), что её любимый был танкистом, горел в танке (ну откуда же она это узнала?) и так попал в фашистский плен. /Всё, что в этих скобках, я тогда ещё не знал. В разговоре с тётей Катей, уже после возвращения из поездки, она поведала мне, что её отец прислал с фронта всего одно письмо, что они ждут атаку фашистов, окопались, и если он больше не напишет, то пусть считают его погибшим. Больше он не написал. Похоже, что в первом же бою его и пленили./

И если бы тогда так же относились к попавшим в плен, как сейчас, то возможно, и не нужно было бы ничего выдумывать (если бы ещё тогда и судьбу пропавшего можно было узнать).

– А вообще, что-нибудь вы помните о детстве вашего отца из его рассказов?

– Дядя Лёня был брюнетом, а отец мой – русый. Так и у нас с братом. Светлые – были как бы Кисляки, а тёмные – Булатовы. К Булатовым в их семье относились лучше: многое спускали с рук, а моего отца наоборот, били по рукам ложкой, если он пытался раньше времени что-то стянуть со стола. /Этого, то, что в скобках, я не говорил. Поэтому, наверное, мой отец лучше относился к своему младшему сыну, чем ко мне. Меня он даже порол ремнём./

– А чем занималась бабушка?

– Вела домашнее хозяйство, разводила гусей и свиней: присылала нам посылки с птицей и салом. Возможно, в молодости работала в совхозе «Лесной», но таких подробностей я не знаю: отец не любил и не любит распространяться о прошлом. Но к старости, когда выпивал, немножко чего-то рассказывал. Так и складывалась у меня «картинка», кстати, до сих пор с незакрашенными фрагментами.

– А как получилось, что именно вы нашли своего деда, узнали его судьбу?

– Во-первых, у меня есть интернет (ни родители, ни брат не знакомы с ним), а во-вторых, я такой человек, что мне интересна судьба своих предков, родословная. Например, отец моей мамы вернулся с войны, но ещё раньше на него пришла похоронка, и бабушка вышла повторно замуж. А вот второй её муж, Усович Адам Адамович, погиб (30 марта или 1 апреля 1945 года: по разным данным). Я тоже «разыскал» его (в 2013 году): похоронен в Польше под Гданьском (а в этом – нашёл и фотографию братской могилы с фамилией на мемориальной плите: в один день – и отчима мамы, и отца папы). Больше замуж Лидия Михайловна (бабушка) не выходила. А мама считает своего отчима более родным, чем своего настоящего отца, которого видела всего лишь однажды, во Владимирской области, почтовое отделение Сима, деревня Тёслово. Я пытался найти и деда по матери, и других его детей (двое: Галина и Николай). Но никаких данных о них в интернете нет.

– А как пришло решение приехать к нам?

– Желание съездить появилось сразу, как только я увидел на одном из сайтов фотографию памятника в Гудогае и фамилию своего деда на мемориальной плите. Подумалось, что родители мои уже старые, не поедут, не выдержат такую поездку /брата родного вообще интересуют только злачные стороны жизни: этого я не говорил/, а мне навестить могилу деда нужно обязательно. Были планы в этом году съездить в другие места, но постепенно все они отпали по разным причинам, и когда появилось время для отпуска, то пришло и окончательное решение о поездке в Беларусь.

– А в каких мероприятиях, посвящённых великой победе, погибшим в этой войне, вы принимали участие?

– Был участником двух шествий «Бессмертного полка»: в Москве и Воронеже. Правда, ходил пока без фотографии Алексея Дмитриевича. Но надеюсь её найти и на следующий год пойти вместе со своим дедом. =

Потом мы осмотрели экспонаты музея, и я оставил (по просьбе Ирины Николаевны) запись в книге почётных посетителей. «Тронут приёмом. Огромная благодарность организаторам встречи». Оставил также в школе и свои газеты («Город счастья» и «Вестник МАРЛ»), и закатные значки с памятью о мероприятиях, мной проводимых.