Как на Чижовке «государева преступника казнили»

Бриана де Буагильбера, жестокого нормандца из знаменитого романа «Айвенго», мы, воронежские пятиклашки 1980-х, знали на 5. Имя отскакивало от зубов.

— Кто первый изобразил Воронеж? — спрашивала учительница.

— Де Бриан! — орали мы хором.

— Как?! — багровела историчка и, не дождавшись ответа, скандировала сама: — Де-Бру-ин! Запомните, не­учи, Корнелий де Бруин! Он нарисовал крепость!

Так в памяти тех лет и осталось: де Бриан, де Бруин и крепость. Естественно, нормандская.

Из Гравенгаги в Москву

Нидерландский художник и путешественник Корнелий де Бруин (Корнелис де Брёйн) приезжал в Россию в 1701 и 1707 годах. В первый раз он пробыл в стране два года, во второй — год. В 1711-м вышла его книга «Путешествие через Московию в Персию и Индию». Ни в одной российской библиотеке этого издания нет. Есть на «Авито» — бери не хочу: полукожаный переплёт, напечатано в Лондоне, 343 страницы, 19 гравюр, 1 млн рублей.

Хорошо, что существует интернет! С зарисовками неутомимого нидерландца можно ознакомиться прямо с экрана. Хочешь — дореформенным языком, с ерами и ятями, хочешь — современным, без затей. Почитать ой как интересно — ведь живое слово Петровской эпохи!

...Из родной Гравенгаги (теперь — Гаага) Корнелий выехал 28 июля 1701 года, в Амстердаме сел на корабль и 3 сентября прибыл в Архангельск. По зиме, 21 декабря, выдвинулся оттуда и к 4 «генваря» 1702 года через Колмогоры, Вологду, Ярославль и Ростов добрался до Москвы.

К тому времени в столице лет уже 50 существовал обычай, по которому незадолго до Крещения царь посещал вельмож, в том числе и иностранных. 3 января, например, такая честь выпала некоему г-ну Брантсу, «к которому приехало в 9 часов утра до трёхсот человек в санях и верхами». 4-го государь посетил г-на Гульста. Последний же почтил приглашением только что прибывшего де Бруина. Тут-то и состоялось знакомство русского царя и нидерландского путешественника. Они поговорили на голландском, царь расспрашивал гостя о его семье и посещении Египта.

За год, который европеец прожил в Москве, он видел и описал дворцы, монастыри, пожары, свадьбы, казни, пирушки, яства, одежды и прочая, прочая, прочая. Он уже собирался уезжать, когда «царь порешил отправиться в Воронеж в сопровождении нескольких русских вельмож и нескольких немцев...». 25 января 1703 года Корнелий де Бруин получил приказание. «Его величество желает, чтобы я до моего отбытия из его государства взглянул на эту местность, на имевшиеся там корабли и на всё, достойное там примечания», — записал он.

Из Москвы в Воронеж

«Последнего генваря» 1703 года общество тронулось в путь. От Москвы до Воронежа на протяжении всей дороги стояли 552 верстовых столба, высоких, выкрашенных красной краской, с указанием года, когда они были поставлены, — 1701-й. Зная, что верста составляет 1 километр 66 метров, можно посчитать, какое расстояние преодолели царь со свитой — около 590 км.

Между столбами по обе стороны дороги росло по 19 — 20 деревьев. Всего их, по подсчётам путешественника, было свыше 200 тысяч. (А вот тут в книгу закралась ошибка. Если деревьев было по 20 штук на версту, то их общее количество по обеим сторонам дороги составляло чуть больше 22 тысяч. — Авт.) И столбы, и деревья де Бруин оценил: они «тем более полезны, что без них зимою трудно было бы найти дорогу, покрытую снегом».

А вот снега как раз в тот период в России было мало. Поэтому перед выездом из Москвы на сани были установлены подрезы — железные полосы под полозьями, повышающие их прочность и улучшающие скольжение.

Путешественники останавливались много раз. В местечке Ульянино в «довольно порядочном доме, принадлежащем его величеству», они «получили пиво и нашли, что в комнатах было хорошо натоплено». Таких домов царь приказал понастроить через каждые двадцать вёрст для удобства проезжающих.

Останавливались в Коломне, затем в имении князя Меншикова. В этой усадьбе можно было выдержать осаду: окружённая валом и снабжённая пушками, она была прикрыта с одной стороны горою, а с другой — болотом. Пушкам, кстати, сразу нашли дело: царь приказал палить из них при каждой заздравной чаше. Напалившись и наугощавшись, царь решил наречь это место. Знакомьтесь: Ораниенбург, он же Раненбург, он же Чаплыгин с 1948 года — городок Липецкой области, 215 км по трассе до Воронежа.

Судя по заметкам, «мёдъ, пиво, вино и ренское» были непременными составляющими каждой остановки. Путь занял почти неделю. 5 февраля общество, растянувшееся по дороге, начало частями прибывать в Воронеж.

Царя встречали громом пушек с кораблей, стоявших во льду. Угощали тоже под пушки — палило 50 штук. «Не было пощады и напиткам», — запишет потом де Бруин. «Весело пили» и «пили на славу» — лейтмотив глав, посвящённых Воронежу.

8 февраля начинался пост. 9-го Корнелий де Бруин испросил у государя дозволение «осмотреть и снять всё наиболее замечательное», на что царь сказал: «Мы поели, попили и порядочно повеселились; затем мы немного отдохнули, а теперь время уже и за работу приниматься!»

Так вот ты какой, Воронеж петровский!

Описание города нидерландский путешественник начал с деревянной стены, «которая вся сгнила». Рассказал, что в местечке Акатов (близ Акатова монастыря — современные улицы Освобождение труда, Достоевского, Пролетарская, Вайцеховского, Цюрупы) расселяются важные купцы. Знать, занятая корабельными делами, живёт на склоне горы «насупротив» крепости, а дальше тянутся улицы рабочего люда. Упомянул «канатное заведение» и пороховые погреба вне стен Воронежа.

10 января де Бруин пошёл искать место, с которого можно «снять» город. Выбор его пал на «местечко самое высокое на горе, отстоящей в двух верстах на юго-запад от города» (нынешняя Чижовка). Работу художник начал, а продолжить не смог — так было холодно и ветрено. На другой день он взял с собой слугу и трёх матросов, которые несли большую рогожу, колья, топор и лопату. На чижовском холме они вырыли яму, Корнелий устроился в ней, защитив спину от ветра рогожей, и начал рисовать город.

Его художественная идиллия продолжалась недолго. Сначала английские плотники, возжелав узнать, что он делает, прислали двух наблюдателей. Вооружённые полукопьями матросы отвечали, что ничего не знают, и посланцев близко не подпустили. На горе тем временем собралось около 50 русских, тоже томящихся любопытством. Но едва они приблизились, матросы разогнали и их.

Когда Корнелий де Бруин вернулся домой, ему рассказали, какой слух гулял по верфям. Говорили, что на горе казнят одного из царских слуг, зарыв его живым в землю. Кого и за что — никто не знал, зато все отмечали, что несчастный не выпускал из рук книги (за книгу приняли бумагу, на которой творец «снимал» город).

Представьте, каково было людское удивление, когда на другой день полузарытый преступник сменил место! Он переместился рисовать... на кладбище. «Не зная уже, что и думать, русские пришли к заключению, что, должно быть, я был какой-нибудь пророк, прибывший из-за моря с намерением посетить древние кладбища, служить по покойникам обедни и отправлять другие религиозные обряды, так как у меня постоянно была в руках книга, — писал де Бруин потом. — Эти забавные сплетни могли бы накликать на меня беду, так как любопытных постоянно собиралось множество».

Несмотря на помехи, работу свою художник закончил. На рисунке буквами он отметил «помещение его величества, место, где строятся корабли, дворец или крепость, амбар или магазин, дом, в котором изготовляются паруса», а также дома вельмож, церкви, старое и новое русла реки и гору, с которой «снимал вид города».

Зимние забавы, мельница с парусами и слоновые зубы

Описал де Бруин и корабли: «Мы видели их на воде пятнадцать, а именно: четыре корабля военных, из которых самый большой о пятидесяти четырёх пушках; три корабля для клади с продовольствием; два брандера и шесть бомбард».

Рассмотрел он корабли и на берегу: как готовые к спуску, так и строящиеся. Пётр I так и хотел — чтобы иностранцы узнали о русском флоте.

12 февраля царь потешался «катаньем по льду на парусах в приспособленной для того равнине», 13-го вечером «сбросили бомб с двадцать с двух кораблей и много других бомб с одной барки», 14-го ездили на Дон, или Танаис, «смотреть стоявшие там корабли». По дороге останавливались взглянуть на мельницу «довольно необыкновенного вида». Внутри здания находились четыре мельницы без крыльев, но зато с семью парусами, а само здание было снабжено большими окнами. При ветре два — три из них открывались, паруса надувались и приводили «в быстрое обращение всю машину».

15 февраля общество смотрело постройки, сооружённые для отвода течения Дона по другому направлению, и тут...

«К великому удивлению нашему, нашли мы много слоновых зубов, — записал де Бруин. — Я сохранил один у себя, но не могу понять, каким образом зубы эти могли попасть сюда. Государь рассказывал, что Александр Великий (Македонский. — Авт.), проходя этой рекой, как уверяют некоторые историки, доходил до городка Костёнска (Костёнки. — Авт.), находящегося верстах в восьми отсюда, и что очень могло быть, что в то самое время пало тут несколько слонов, остатки которых и находятся здесь ещё и поныне».

Интересно, довёз ли де Бруин бивень мамонта до родной Гааги?..

Уезжал он с попутчиками 17 февраля. Весь день до этого они добывали транспорт. Наконец нашли восемь повозок и велели обить их колёса шинами: снова лил дождь, и дорога оказалась испорчена.

Добравшись до Москвы, путешественник тяжело заболел: пять ночей лежал в горячке. На шестой день у него спал жар, а потом и голову облегчило, потому как «пошла из носу кровь, 70 — 80 капель».

Вернувшийся в Москву Пётр I, нашедши в госте большую перемену, спросил, что явилось причиной. Тот ответил, что нездоровье приписывает «излишествам, которым предавался во время поездки в Воронеж». На это русский царь, которого только что «угощали подкрепительными напитками», сказал, что в подобных случаях нет ничего лучше, как «принять шерсть той же самой скотины». И пояснил: «Лечиться тем, чем ушибся!»

Что, где, когда

Гравюру Корнелия де Бруина «Вид Воронежа и корабельной верфи в 1703 году» лучше всего рассматривать в краеведческом музее. На ней, увеличенной до размеров панорамы, видны все те исторические объекты, о каких теперь можно только почитать в трудах историков и краеведов.

В левом верхнем углу изображена та самая сгнившая деревянная стена, внутри которой и была крепость Воронеж. Более 400 лет назад отсюда начался наш город. Сейчас на этом месте находится главный корпус ВГУ — Университетская площадь, 1.

На переднем плане мы видим остров, на котором изображена верфь (В) и неподалёку дом Петра I (А). На острове, который находится ближе к берегу, — цитадель или крепость (С), цейхгауз (D) и парусный двор (Е). На берегу — Успенская церковь (Н) и дома вельмож Апраксина (G) и Меншикова (F).

Из всего, что нарисовано, до наших дней сохранилась только Успенская церковь. Теперь это Успенский Адмиралтейский храм по адресу: ул. Карла Маркса, 2.

Все деревянные постройки погибли в страшном пожаре 1748 года. Выстояли в нём только каменные церковь, цитадель и цейхгауз. Цитадель («дворец» по определению де Бруина, Адмиралтейский двор на самом деле) — это четырёхугольное сооружение с башнями по углам, цейхгауз на рисунке — крохотная избушка, которую художник подписал как «амбар». На самом деле этот склад для кораблестроительных материалов, оружия, амуниции и провианта был весьма внушительным — около 60 метров в длину.

После того как верфи были свёрнуты и строительство перенесено в Таврово, каменные адмиралтейские постройки стали ветшать — заниматься их капитальным ремонтом никто не хотел. Сам остров, будучи частной собственностью, в течение длительного времени переходил из рук в руки. Считается, что его история закончилась в 1972 году, когда при заполнении чаши водохранилища он скрылся под водой.

Что осталось потомкам? Старинные фотографии да вот эта гравюра. Спасибо за память об эпохе, Корнелий де Бруин!