Известный воронежский адвокат: «Дело Михаила Ефремова — это моя боль»

Его имя знакомо многим, даже тем, кого бог миловал от судебных тяжб. Огромная вывеска с названием его конторы красуется на одной из центральных улиц города уже больше 30 лет. Лицо знаменитого защитника мелькает на федеральных каналах с комментариями по резонансным делам — сегодня в столице у него больше работы, чем в Воронеже. А история о возвращении 40-миллионного гонорара обсуждалась местными СМИ много лет, вызывая у обывателей оторопь масштабами его заработков.

Мало кто знает, что родители Сергея Владимировича были глухими, в юности он зарабатывал тамадой на свадьбах и разгружал вагоны, организовывал студенческие забастовки и свой брак с третьего курса сохранил до сих пор.

13 декабря Бородину исполнилось 60 лет. Юбилей журналисты «МОЁ!» сочли хорошим поводом, чтобы встретиться с известным адвокатом, основателем конторы «Бородин и партнёры», вице-президентом Международного Союза адвокатов. Вместо запланированных 40 минут проговорили с именинником больше двух часов. Читайте, что из этого получилось.

«Сейчас следователи стали работать лучше»

Статусная мебель, книжные полки вдоль стен, уставленные пухлыми томами в золотых переплётах, старинные часы с боем. Солидный антураж задаёт планку — делящие имущество мелкие барыги вряд ли окажутся на этих тронах-стульях. На верхних полках бюсты знаменитостей. Всего у Бородина их под 60, расставлены по всему офису. Эти бюсты — тест на интеллект потенциальных сотрудников. Берёт в команду он исключительно краснодипломников, да ещё чтобы Аристотеля с Сократом не перепутали.

— Мы же профессия говорящая, дружащая с интеллектом и с историей. Найти себе достойную смену — задача из задач. Для этого такой тест, — поясняет хозяин кабинета.

— Декабрь для вас — праздничный марафон. В начале месяца — 33 года конторе, в середине — собственный юбилей, а дальше — Новый год. Не перебор ли такая концентрация веселья?

— Я же Стрелец, и для меня декабрь — моя стихия. Я как охотник в бою. Конечно, нужно много суетиться, но я люблю быть в тонусе. Всегда всё сам себе организовывал — образование, свадьбу, контору. Вместе с женой родил и воспитал троих сыновей. Так что процесс подготовки тоже может быть радостью.

— Для адвоката высший пилотаж — оправдательный приговор. Говорят, в вашем послужном списке их больше, чем у самого Генри Резника?

— Да (смеётся). Больше 15. А с прекращением дел за отсутствием состава преступления и вовсе 20.

— Но ведь даже один — это из ряда вон...

— Надо признать, сейчас следователи стали работать лучше, и поймать их на грубых ошибках, как было раньше, труднее. Поэтому уже лет пять не было оправдательных приговоров. Генри Маркович, кстати мой большой друг, сказал как-то: «У тебя, конечно, оправдательных очень много. Но меня все знают по клиентам, а они круче». Есть дела, где люди готовы платить много, но мне неинтересно за них браться, а есть, где я сам готов «платить», чтобы участвовать. Были случаи, когда я вписывался совершенно бесплатно за обычных людей. К примеру, смог добиться получения квартиры для сироты. Для опытного адвоката это рядовой иск. Процесс длился недолго, и от администрации города девушка — выпускница интерната — получила жильё. Подобные дела мне приносят больше удовлетворения, чем оправдательный приговор.

«Собственную свадьбу провёл с размахом»

— Что первое приходит на ум, когда вас спрашивают о счастье?

— Областной роддом, 16 января 1986-го. Мне 22 года, и у меня родился сын, мой первенец Фёдор.

— Я вас помню на пару лет раньше того момента... Вы учились на первом курсе юрфака, я — на рабфаке журфака. И мы жили на одном этаже в общежитии № 5 на Хользунова. Вы спортсмен-дзюдоист с острыми скулами и шапкой кудрявых волос. Тогда уже звезда факультета, блиставший на студенческих вёснах. И у вас была девушка с огромными глазами — скромная и строгая Лиля. И вот сцена: замурзанная общаговская кухня, Лиля готовит, а вы сидите на подоконнике и вслух прекрасно поставленным голосом читаете свежую газету. Это целый спектакль. Соседи по этажу находят повод забежать туда и зыркнуть на происходящее, прыскают в кулачок. Всех эта сцена умиляла. Гадали: насколько хватит романтики этой парочке?

— Неожиданно, конечно, что мы с вами так давно знакомы (смеётся). Скоро будет 40 лет, как мы с Лилией вместе.

— За успехом мужчины всегда стоит женщина, которая вдохновляет, помогает, поддерживает. В вашем случае это так?

— Безусловно.

— А как вы познакомились?

— В декабре 1985 года я поступил на рабфак, а у географов, чей корпус был рядом, началась сессия. Мы шли с приятелем и увидели очень красивую девушку с этого факультета. Друг положил на неё глаз и решил меня использовать в качестве переговорщика, а зря… Словом, друг оказался не у дел.

— Вы уже упомянули свадьбу, которую сами организовали. Как это было?

— Это был мой третий курс. После двух месяцев стройотряда я был неприлично богат. Кроме того, я был лучшим студентом, получая повышенную стипендию. По ночам разгружал вагоны, зарабатывая по 20 рублей за ночь. И ещё подрабатывал тамадой на свадьбах. Так что собственную свадебную церемонию я провёл с размахом. Собрали почти сотню гостей — родичей со всей страны, гуляли два дня. Был, конечно, и мальчишник. Помню, моих весёлых друзей не пускали в общагу. Они полезли в парадных костюмах по балкону. А завхоз нижние этажи обмазывал солидолом, чтобы к студенткам не лазили женихи. Костюмы были испорчены безнадёжно, однако к утру и торжеству всё же были спасены.

«Научился косить и водить трактор»

— Вы всю жизнь были отличником: в школе, университете. Были даже ленинским стипендиатом. Вас из огромного числа адвокатов выбрали для стажировки во Франции. Теперь вот больше всего оправдательных приговоров. Вам во всём нужно быть первым?

— Здоровый перфекционизм — это важная часть меня.

— Кто ваши родители?

— Я из Курска. Родители трудяги, отец был мастером на заводе, мама — комендант учебного производства. Они родом из Курской области, оба из многодетных семей, которые в первом поколении приехали в город. Я всегда гордился своими родителями, они, несмотря на потерю слуха в детстве, были жизнелюбивы, начитанны, неравнодушны и активны. Мама была книгочеем и чемпионкой по шахматам. Папа — спортсменом, гонял на лыжах. У него золотые руки — очень мастеровитый, и меня всему научил. Летом, когда я приезжал в деревню на каникулы, бывало, пас коров и даже верхом на лошади скакал, научился косить, водить трактор. Мне было важно доказать моим сверстникам, что я парень тоже умелый.

Отец играл в театре мимики и жеста, любовь к сцене и харизма — это у меня от него. От мамы — любовь к книгам и интеллект. Я в четыре года уже умел читать. У меня есть фотка времён детского сада: мне лет пять, я сижу в центре с книгой и читаю своим ровесникам.

Читал я запойно, причём собраниями сочинений. Всего Джека Лондона, Майн Рида, Жюля Верна. Очень любил Михаила Шолохова. Да и сейчас люблю, причём не электронные, а живые книги, чтобы можно было пошелестеть страницами.

Наших родственников раскидало по всему Советскому Союзу. Поэтому на Новый год подписывать открытки на 20 адресов было моей домашней миссией. В советской школе ещё с первого класса писали чернильной ручкой. У меня был каллиграфический почерк, который почти сохранился. Те, кто меня хорошо знает, дарят перьевые ручки, понимая этот мой бзик.

Про студенческий митинг в 90-е

— Старшие курсы вашей учёбы в университете пришлись на перестроечные времена. И я помню, тогда в Кольцовском сквере произошло нечто вроде студенческой забастовки. Говорят, вы были её лидером.

— В то время был сухой закон, и студентов, которые попадали в вытрезвитель, немедленно отчисляли. И вот наш товарищ Дима, бывший афганец, прекрасный парень, туда угодил. Ректору пришла бумага на его отчисление. Дело было в сентябре. Мы только вернулись из стройотряда, а нас, студентов, собрались отправить на картошку. Нас это возмутило. Да ещё научный коммунизм — и это в разгар перестройки! На юрфаке собрался «революционный совет» — неравнодушные студенты, в основном после армии и рабфака, у которых на всё было своё мнение. Всю ночь мы рисовали плакаты, вырабатывая план действий. После первой пары в 10 утра в Кольцовском сквере выстроились рядами сотни две студентов, в руках плакаты. Мы требовали убрать из программы научный коммунизм, не отправлять нас на дармовой труд — на картошку — и вернуть студенческий билет нашему Диме.

Увещевать нас прибыло много чиновников, силовиков, чекистов, первый секретарь обкома, ректор. Журналисты и обыватели охали и щёлкали фотоаппаратами. И ведь мы отстояли тогда своего товарища, даже впервые в учёный совет были введены студенты в качестве полноправных членов. Это был дух настоящего университета — независимого и автономного, мой первый подобный опыт. Потом, принимая меня на работу, даже в адвокатуре говорили: «Серёжа, только, пожалуйста, без революций».

«Восемь лет судились с мэрией из-за 40 миллионов»

— О том, какие у вашей конторы гонорары, обыватели только догадываются. В том числе из-за той истории, которая началась в 2010-е и долго мусолилась во всех СМИ. Про «Горэлектротранс» и 40 миллионов рублей гонорара, которые вам пришлось вернуть. Кстати, вернули?

— Да, частично. Напомню, там работали несколько адвокатов, почти половина конторы. За три года через суд мы вернули муниципальное имущество на миллиард! И нам причиталось 40 миллионов рублей — это немного для такой высококлассной работы, если что. Например, банки-клиенты за год юридического сопровождения уплачивают по 40 — 50 миллионов. На уровне больших бизнес-конфликтов, где цена вопроса — несколько миллиардов, гонорар 3 — 5% — это норма. Риелторы же берут только за подбор или продажу квартиры 1 — 2% от её стоимости, и никого это не смущает.

Я думал, без шуток, что я тогда вернул в муниципальную собственность несколько трамвайных линий и парков, около 30 тяговых подстанций и контактную сеть, включая столбы и провода, покрывавшие весь город своеобразной паутиной, и что помимо денежной награды нас ждёт статус «Почётный гражданин». Увы, чиновники и дети генералов развернули ситуацию против нас.

Был такой расклад в те годы: с помощью сырого законодательства можно было любой город поставить на колени и забрать за долги под видом банкротства государственное имущество за копейки. Помните залоговые аукционы? Банки давали взаймы государству, а государство — в залог заводы, пароходы, нефтяные месторождения, так и появились менатепы, онэксимы, да и наши воронежские олигархи.

Сергей Колиух, тогдашний мэр, обратился к нам за помощью. Мы придумали, на мой взгляд, гениальную схему. Нашли человека, он написал заявление в суд от имени гражданина Воронежа, который видел, как на торгах за копейки было продано имущество. Не побоялся сказать, что продажа трамвайного парка была незаконной. Мы три года шаг за шагом через все судебные инстанции добивались возвращения в муниципальную собственность всего имущественного комплекса городского электротранспорта. И добились. Адвокаты и городская администрация согласовали выплату соответствующего гонорара. А потом закачалось кресло под Колиухом, вокруг него искали промахи в работе, стали возникать уголовные дела, пытались вменить муниципальным чиновникам злоупотребления при выплате нашего «невероятного» гонорара в 40 миллионов рублей. В итоге чиновников оправдали, но нас обязали возвратить эти деньги.

Восемь лет мы судились с мэрией, приставами, прокуратурой, дошли до Конституционного и Европейского судов. ЕСПЧ вынес вердикт, что прокуратура не вправе требовать возврата 40 миллионов рублей, Конституционный суд посчитал неправильными судебные акты, отнявшие у нас плату за работу. Однако существует инерция судебной машины, сопротивление системы за то, что мы у неё посмели своими юридизмами отстоять свою правоту. Пару лет назад часть этой суммы была возвращена, остальные долги списаны в банкротство.

История про то, как поссорились город и адвокаты из-за 40 миллионов, стала поучительной, прецедентной. Позднее Верховный суд, Минюст признали, что «гонорар успеха», плата за достижение эффективного экономического результата в судебном споре может уплачиваться в процентах от цены иска.

«Адвокат — это канатоходец»

— Вы, адвокаты, опасные люди — в сколькие тайны вы посвящены! Знаете о клиенте всю его изнанку. Соответственно, маятник может качнуться, из союзников можете угодить в противоположное, и ваша участь может резко поменяться.

— Поэтому я всегда говорю: адвокат — это канатоходец, который всегда должен балансировать на тонкой верёвке на большой высоте. В этом драйв. Но может прилететь от оппонента. И чем он серьёзнее, тем серьёзнее может прилететь. Война, даже юридическая, всё равно смертельно опасна. Нашу контору характеризуют два качества: живучесть и непотопляемость.

— Как вы представляли себе профессию адвоката в начале своего пути? И что изменилось с тех пор?

— Работа адвоката соответствует его времени, но возможность помочь есть всегда. Моё кредо — циничный романтик. С возрастом стало больше мудрости, меньше желания рисковать чужой судьбой ради блестящего эффекта.

— Объясните.

— Вот приходит человек и говорит: «Помогите! Не совершал, но меня в этом обвиняют». И наша задача — выбрать правильную тактику: если человек признает вину, то может получить меньше, чем если не признает. Если же отстаиваем его невиновность, рискуем оба: доверитель может получить срок, а я — пятно на репутации. Известно же: каждое выигранное дело — это плюс десять потенциальных клиентов, проигранное — минус сто.

— Что вы скажете абитуриенту: зачем сегодня идти в адвокаты? Когда, на взгляд большинства обывателей, реально от адвоката мало что зависит. И чаще всего, даже если он выложился по полной, это обманутые ожидания клиента. Сегодня адвокат — это тот, кто помогает доверителю коммуницировать с миром, с родственниками. Не более того.

— Я считаю, что профессия адвоката — это миссия. Люди не могут оставаться без защиты. Есть разные способы помогать. Адвокат должен понимать все подводные течения, учитывать нюансы и предлагать путь с наименьшими потерями. Иногда адвокат на каком-то процессе, к которому приковано общественное внимание, пытается делать себе имя, пренебрегая интересами клиента…

— Дело Михаила Ефремова, например, адвокат Эльман Пашаев.

— Это моя боль. Когда произошла эта трагедия, мне позвонил Эдуард Бояков — нынешний худрук МХАТа, с которым я знаком ещё со студенческих времён, мы сотрудничали, когда он работал в Воронеже, и теперь продолжаем общаться, находясь уже в столице. Сестра Ефремова Ольга — завлит во МХАТе. Я приехал, она сидела в кабинете Боякова и рыдала, он спросил меня: «Возьмёшься?» А Ольга говорила, что Никита Высоцкий нашёл Пашаева, считая, что у него много связей и он способен повлиять на ход процесса. Ресурсный, дескать, адвокат. Я сразу сказал: «Нужна грамотная защита, если играть с огнём, будет лет 7 — 8». Как в воду глядел.

Для адвоката такое дело — средней сложности. Рядовой адвокат в подобной истории мог бы добиться четырёх лет условно или трёх — колонии-поселения. Всё, что нужно было, — признать вину, договориться с родственниками, возместить ущерб и попросить суд о снисхождении.

Если сравнивать с шахматной партией, мы всегда играем чёрными. Инициируют ходы следователи, прокуроры и судьи. Понятно, что белые ходят первыми, поэтому наш ход — это ответ: опровергающий, разоблачающий, оппонирующий.

— Ведёте ли вы уголовные дела теперь?

— Да. Только в прошедшем году провёл три успешные защиты.

— Берётесь за безнадёжные?

— Это у нас называется «дела с плохой судьбой». Они, как правило, вдолгую. Меняются обстоятельства, политико-правовое поле. Либо судебная власть, либо судебная практика. У меня есть «чуйка», и я могу сказать, что, допустим, через два года всё может перевернуться и мы будем на коне. Задача — дотянуть. В общем, тоже берусь.

— Вы больше 30 лет в профессии. Вспомните дело, которое принесло удовлетворение, чем-то запомнилось.

— 1992 год. Россошь, воронежская глубинка. Здание суда — хибара на берегу речки, у входа железяка, о которую от чернозёма очищают лапти. Сын местного цыганского барона на дискотеке пырнул кого-то отвёрткой. Вменялось покушение на убийство, а по итогу — пацанская драка. Местные пошли на него толпой, он защищался, и я — начинающий тогда адвокат — доказал, что было превышение допустимой обороны. Его оправдали. Он был под стражей, и его выпустили. И вот мы вместе с ним выходим из этого суда-хибары, а нам навстречу толпа цыган. С гитарами, бубнами. Усаживают в цыганскую кибитку на ковёр, и с песнями, бубнами на ковре мы мчим по Россоши. Незабываемо!

У меня очень много всего интересного происходит в жизни. Перед глазами разворачиваются трагедии и драмы, решаются человеческие судьбы. Если бы не был связан адвокатской тайной, мог бы снимать адвокатский стрим. И это смотрелось бы захватывающе.

— Ваш отец когда-то сказал, что о человеке судят по тому, как его хоронят...

— Я был на похоронах воронежского писателя Вячеслава Дёгтева, лично его знал. Похороны были в Доме офицеров, и там звучала очень необычная музыка. Такая ритуальная, написанная специально для таких поводов. Песни древних славян. Я бы хотел, чтобы и у меня звучала такая. Чтобы в последний путь провожали близкие люди, и это событие не было бы драматичным. А вообще, хотелось бы ещё пожить.