В шаге от катастрофы: как самонадеянность едва не привела к трагедии самолёт Ан-24

Продолжение. Начало читайте здесь.

В прошлом номере газеты «МОЁ!» бывший бортмеханик во­ро­­нежс­кого лётно-тех­ни­ческого отряда Михаил Владимирович Се­люминов поделился, скольких трудов ему стоило воплощение его мечты — летать в составе экипажа гражданского авиалайнера. Он рассказал о своих полётах на Ли-2, разбившемся при странных обстоятельствах 7 сентября 1973 года. «Внешнее воздействие» или «попадание в грозу»? Сегодня бортмеханик-ветеран позволяет нам взглянуть на разгулявшуюся в небе стихию глазами экипажа пассажирского самолёта Ан-24, выполняющего рейс Москва — Воронеж.

«Снова счастлив»

— В гражданской авиации всё просто, — говорит Селюминов, — надо доставить груз или пассажиров из пункта А в пункт Б. Строго по расписанию. В любое время и в любую погоду, кроме совсем уж нелётной. А небо, надо сказать, стихия для природы человека чуждая. И самое опасное в нём — гроза. Тут тебе все напасти: разряды атмосферного электричества, по-простому молнии (они попадали в мой самолёт трижды), восходящие и нисходящие потоки в грозовых облаках, град, обледенение.

1 августа 1981 года наш самолёт Ан-24 воронежского авиаотряда выполнял рейс Москва — Воронеж.

А я, надо сказать, буквально накануне вернулся в лётный состав. Кто читал первую часть, помнит, с каким трудом я попал туда из аэродромных техников. И вот летаю. Но случается со мной беда — списывают по здоровью! С огромным трудом восстановился. Обратно в небо рвусь. Еле-еле вернули. Снова счастлив!

А руководили экипажем в тот день пилоты, можно сказать, новички: только-только переведённый в командиры из вторых пилотов Александр Г. Второй пилот тоже «зелёный», только с Ан-2 перевёлся. Но штурман и бортмеханик, т. е. я, опыт имеют.

Приказано прорваться

Вылетаем из Быково. Жарко, загрузка, как всегда в те годы, полная. В салоне 48 пассажиров. Некоторые с детишками. Значит, больше полусотни. Набираем высоту. А пока грузились, погода на маршруте поменялась. На полпути встал поперечный грозовой фронт. Тянется, насколько хватает глаз, с юго-запада на северо-восток. Тут и там стоят высоченные, ослепительно белые «шапки». Никаких просветов не видно, стена сплошная. «Перелезть» её на Ан-24 можно даже не мечтать. Командир со штурманом начинают по локатору искать проходы между «засветками», так на экране локатора выглядят грозовые очаги. По рекомендации диспетчера уклоняемся на восток. В эфире хаос голосов, позывных. Десятки экипажей, в том числе и летящие выше нас большие Ту-134, Ту-154, Як-42, мечутся, выискивая проходы.

По-хорошему на запасной надо. Однако командир принимает решение: прорываемся. Эх, молодость! Но приказ есть приказ.

Через минуту размытая облачность превращается в сплошную плотную. Порой конца крыла не видно. Началась болтанка, потряхивает неслабо. Идём по приборам, по локатору выбирая наиболее благоприятные для прохода места. Пора бы уже снижаться, до Воронежа недалеко, но обстановка усложняется. Очаги растут на глазах, смещаются, перекрывая проходы. Началось обледенение. Тут надо следить в оба, иначе лёд с поверхности крыла уже не сбросишь. И тогда резко нарушится аэродинамика.

Самолёт болтает, чем дальше, тем сильнее. Командир принимает решение перелезть верхом. И просит у диспетчера разрешения набрать высоту с наших 4 800 до 5 400. Дают добро, и мы лезем вверх. Пот заливает глаза, спина мокрая.

Набор высоты не помогает. Прохода здесь тоже нет. Штурман с командиром едят глазами экран локатора. Самолёт по их команде рыщет то влево, то вправо. Заняли эшелон 5 400 метров. Сбавляем скорость до «крейсерской».

Автопилот постоянно выбивает из-за сильной болтанки. Поэтому Володя, второй пилот-новичок, вцепился в штурвал, стараясь выдержать заданный курс и крен. Резко и противно гудит сирена, загорается табло «Автопилот отключен». Это сильно раздражает. Нервы и так у всех на пределе. Командир отключает автопилот. Володя пилотирует вручную.

На минуту пожалел о возвращении в небо

Самолёт швыряет, как щепку в бурлящем потоке. Давно я в такую жестокую болтанку не попадал! В наушниках дикий треск, связь практически отсутствует. Чтобы не потерять скорость обледеневшего самолёта, да ещё при такой болтанке, добавляем оборотов. На кромках крыльев видна белёсая корка льда.

Вдруг в кабине резко темнеет, стрелки скорости и вариометра прыгают. Нас вдавливает в кресла, затем вырывает из них. Удерживают ремни. Ну и силища! От таких бросков всё, что внутри, подкатывает к горлу. Представляю, что творится сейчас с пассажирами!

И тут, грешным делом, подумал: невовремя восстановился я на лётной работе!

А болтанка усиливается. И продольная, и поперечная. Вести самолёт всё трудней. Вижу жёлто-серое лицо командира. На скулах желваки. Одной рукой он помогает второму пилоту удерживать вырывающийся из рук штурвал, второй вцепился в локатор. Вглядываясь в экран, матерится сквозь зубы: «Влезли, …!» Штурман кричит: «Сашка, влево крути! Ещё! Ещё крути!»

Всех резко вдавливает в кресло сумасшедшей вертикальной перегрузкой. Мы в левом крене. Становится ещё темнее. По обшивке стегает, словно пулями из автомата. Град, так его и разэдак! Кусочки небесного льда обстреливают летящее на огромной скорости воздушное судно. Не хватит слов, чтобы описать это.

Внезапно перед носом вспыхивает, взрывается оранжевое облако. Молния. Колоссальный разряд. Самолёт сильно подбрасывает вверх.

К счастью, из града выскочили быстро. Видимо, захватили лишь край фронта. Второй пилот, пытаясь удержать самолёт в «горизонте», мёртвой хваткой вцепился в штурвал. Командир со штурманом не отрываются от локатора, пытаясь найти хоть узенький проход между грозовыми очагами.

Бросаю взгляд на высотомер: ё-моё! Да у нас высота уже 5 700! Значит, выскочили на встречный эшелон. В таких тучах встречного не разглядишь…

Командир со штурманом обматерили второго пилота и опять прилипли к экрану локатора.

«И глазам своим не верим»

Снизились. Сбавили скорость. Мельком глянул на крыло, а льда-то на кромках уже и нет! В момент всё градом сбило. И вдруг посветлело. Ещё пару раз хорошенько тряхнуло и… Братцы! Выскочили мы из облаков. И глазам не поверили: кругом бескрайняя, безмятежная голубизна неба. Внизу ярко-зелёная, блестящая после дождя земля! Красота неописуемая! Самолёт летит, не колыхнётся. Господи! И не захочешь, а перекрестишься!

Впереди виден Липецк. Обходя засветки, мы сильно отвернули от трассы. И продолжали уходить влево от неё, идя параллельно грозовому фронту. Доложили диспетчеру о выходе из грозовой зоны, запросили снижение.

Уже спокойно зашли на посадку. В Воронеже взлётно-посадочная полоса в больших лужах, трава блестит, вся мокрая. Видно, какой сильный дождь только что прошёл. А впереди и вправо от курса посадки сплошная стена мощных кучевых облаков. Издалека они кажутся безобидными и красивыми — небесные «башни» да «белогривые лошадки», но под ними чёрная мгла, ослепительные вспышки молний, град, обледенение.

Зарулили на стоянку, заглушили двигатели. Видно, как от бетона и асфальта поднимается пар. На улице полнейший штиль. Начинаем разбирать свой полёт — и сказать-то нечего. Влезли в грозовой очаг, попали в град, нарушили эшелонирование, получили разряд молнии. И ведь всё по глупости! Попадёт теперь.

Самолёт не подвёл

Говорю экипажу: «А ведь корка льда в первые секунды попадания в град, как броня, спасла крылья от повреждений. Бог нас миловал, мы из града почти сразу выскочили. И этой защиты, пока её било градом, вполне хватило. Попробуем избежать скандала».

Дело в том, что попадание в град расценивается как предпосылка к лётному происшествию со всеми вытекающими отсюда последствиями и разборами. В общем, решили так: в бортжурнал пока ничего не пишем. Посмотрим, что там снаружи, решим.

Проходим по салону. Пассажиры уже вышли. В салоне едкий запах рвоты. Да, досталось людям! Но ни один из них опасности не заподозрил, на экипаж не пожаловался. Долетели — и слава Богу! А соцсетей тогда, к счастью, ещё не было.

Обхожу самолёт. В обшивке есть небольшие вмятины, но они не бросаются в глаза. Электростатические разрядники на концах крыльев, стабилизатора и киля не обгорели. Краска на носу и винтах градом не стёсана. Ай да советская техника! Выдержала такое жестокое испытание!

Когда сдавал техникам самолёт, те охали: «Тут за 10 минут до вашего прилёта такое было! Крупный град вперемешку с дождём — стена! Ураганным ветром всё рвало. Молнии, грохот! Вам сильно повезло, что прилетели чуть позже».

Я тогда только молча улыбнулся: знали бы вы…

Когда ехали домой, из окна 120-го автобуса наблюдали такую картину: сломанные деревья, поваленные щиты, оборванные провода. Однако сами виноваты. Пересидели бы спокойно на запасном аэродроме, нет, домой побыстрее захотелось. А ведь в салоне сидело полсотни пассажиров. И нас пятеро — четыре пилота и бортпроводница.

Родились ли мы во второй раз тогда, не знаю. Но точно родились в другой раз, уже вместе с 80 пассажирами и экипажем, когда я не выполнил приказ командира и не убрал шасси нашего реактивного лайнера. Это нас спасло. Родились и в третий раз, когда на высоте 8 100 метров в кабине нашего Ту-134 лопнуло и вылетело стекло, произошла разгерметизация. А ещё когда, уходя от грозы, пересекли госграницу и влезли в запретную зону, под ракеты ПВО Румынии…

— Расскажу уже в следующий раз, — говорит бывший бортмеханик. — Немного успокоюсь и расскажу.

Продолжение рассказа бывалого лётчика — в следующих номерах «МОЁ!»

Лев Комов.

Справка «Ё!»

Михаил Селюминов, бортмеханик-инструктор 1-го класса. В авиации с 1967 г.

За период лётной работы освоил самолёты Ан-2, Ли-2, Ан-24, Ту-134. Общий налёт — ­13 980 часов. «Ветеран труда», отмечен знаками «За безаварийный налёт» и «Отличник «Аэрофлота». С 2006 года на пенсии. Пишет картины, продолжает заниматься авиамодельным спортом.