Режиссёр Юрий Бутусов в Воронеже: «Свободным ощущаю себя в аэропорту и театре»

В Воронежском концертном зале в рамках Платоновского фестиваля 9 и 10 июня показали спектакль «Макбет. Кино» одного из самых известных российских театральных режиссёров Юрия Бутусова. Премьера постановки театра имени Ленсовета прошла в 2012 году. Спектакль «Макбет. Кино» получил четыре номинации на премию «Золотая маска» за лучший спектакль в драме, лучшую работу режиссёра, за лучшую женскую роль (Лаура Пицхелаури) и лучшую роль второго плана (Александр Новиков). На пресс-конференции Юрий Бутусов рассказал, как он ощущает свободу, для чего искал костюмы и декорации на свалках и почему не готовился к репетициям спектакля «Макбет. Кино».

«В «Макбет. Кино» хотел уничтожить время»

Юрий Бутусов третий раз принимает участие в Платоновском фестивале. Ранее воронежцы могли оценить его постановки «Добрый человек из Сезуана» в 2014 году и «Кабаре Брехт» в 2015-м. На этих спектаклях были аншлаги. «Макбет. Кино» по Шекспиру тоже собрал практически полные залы на двух показах, хотя постановка непростая – идёт пять часов с тремя антрактами. В спектакле Юрий Бутусов намеренно разрушает структуру шекспировской трагедии о кровавой борьбе за трон короля. Композиция построена по логике сна, события меняют свою очередность, а на первый план выходит эмоциональная составляющая. В постановке «Макбет. Кино», как и во многих других спектаклях Бутусова, появляются приметы современности – гаджеты, деловые костюмы, музыка и другие. Режиссёр поясняет: если «ставить классическую пьесу как классическую в чистом виде, будет масло масленое» и такой путь не приводит на сцене к открытиям.

- Юрий Николаевич, как у вас появилась идея построить сюжет спектакля в виде сновидений?

- Театр – это мир воображения, в каком-то смысле сна. И Шекспир об этом говорит, что мир соткан из снов. Мне кажется, в театре надо не бояться рассказать о себе, даже если это неприятно, некрасиво и так далее. Театр не должен рассказывать о ком-то из XVIII или XIX века, а должен говорить о том, что, происходит сегодня с нами здесь. Это нелёгкая задача. Можно, конечно, прикрыться усами, гримом. Моя задача, и мы об этом сговорились на территории данного спектакля, - уничтожить время. Мне кажется, что в театре время – важнейшая составляющая. То, что спектакль идёт пять часов, очень важно не потому, что себя было невозможно обрезать. Есть какая-то то техника, кажется, восточная, когда погружают попеременно то в холодную, то в горячую воду, и тело постепенно перестает чувствовать температуру. Уже всё равно, в какой воде ты находишься, ты растворяешься, становишься частью пространства. Вот такого мы хотели добиться: погружаясь в спектакль, сначала испытываешь наслаждение, ненависть, потом сдаешься, потом начинаешь любить и растворяешься, становишься частью происходящего, перестаешь его анализировать.

— Для спектакля «Макбет. Кино» вы не шили специально костюмы и не делали декорации. Почему было принято такое решение?

— Действительно, там ничего не сшито на заказ. Я ходил по театру, по помойкам вокруг театра и мы собирали всё, что было и практически из ничего сделали спектакль. С одной стороны, у нас была идея сделать спектакль из ничего. Но с другой, и в театре имени Ленсовета была сложная обстановка тогда… То, что ты должен сделать декорации до начала спектакля, – это убивает спонтанность и возможность импровизировать. Наверное, так можно, но я так не могу. Мне важно, чтобы это был единый процесс, поэтому иногда приходится идти на некоторые ухищрения. В какой-то момент я понял: буду делать спектакль из того, что есть. Есть люди. Вот в чём они ходят, в том они и будут играть. Мне повезло. Например, я нашёл гримёрные столики с зеркалами на складе. Просто о них забыли. А я нашел, повезло. Но это и есть задача – надо сделать так, чтобы тебе повезло. Если тебе не везёт, значит ты что-то делаешь не так. В «Макбет. Кино» ничего не сделано и не куплено. Это был очень интересный и счастливый процесс. В какой-то момент я перестал готовиться к репетициям. Мне это мешало. Я понял, что должен прийти и увидеть глаза актёров, увидеть их настроение и из него вытащить то, что должно родиться здесь и сейчас. Важно не лишать себя возможности импровизации, изменений, какой-то живой жизни.

«Современную драматургию превратили в маргинальные читки»

- После спектакля «Макбет. Кино» возникало у вас желания сделать какой-то проект в кинематографической сфере?

- Я кино люблю, но, конечно, далеко не всё. Спектакль «Макбет. Кино» не о кино, а о некоторой нашей внутренней жизни. О том, что в современном мире мы иногда путаем нашу реальную жизнь с иллюзией, жизнь с кино. Мы не понимаем, в каком мире находимся, как будто перестаём быть собой, потому что мы всё время в контакте с этими экранами, камерами, интернетом и теряем немножко себя в этом лесу, начинаем быть кем-то другим. И в этом смысле существует название «кино», как некий обман. Этот спектакль – поиск жизни и себя внутри этих экранов. А какой-то кинопроект мне было бы страшно интересно сделать, как что-то новое для меня. Но пока не предлагают, а сам я не могу.

- В июле в МХТ имени Чехова пройдёт премьера вашего спектакля «Человек из рыбы» по пьесе современного драматурга Аси Волошиной. Чем вас этот материал заинтересовал?

- Я сказал себе: «Хватит уже превращать эту современную драматургию в маргинальные читки». Это уже стало таким надоевшим трендом. Если современная пьеса, значит надо поставить четыре стула и посадить актёров с листочками. Есть пьесы, которые достойны исследования, как «Человек из рыбы». Чехов тоже был когда-то современный и непонятный. Очень хочется попробовать придать так называемой современной пьесе статус классической. Такая наглая задача. К современной пьесе нужно относиться как к классической, а к классической – как к современной.

«На репетициях мне по-настоящему хорошо»

— Что для вас значит свобода, чувствуете ли вы себя свободным?

— У нас нет границы, где заканчивается свобода одного человека и начинается свобода другого. Нет уважения. В этой ситуации о свободе невозможно говорить… Свобода – это моё пространство, в которое никто не имеет право войти. Особенно это важно в театре, потому что театр – проникновение в зону другого человека. Я занимаюсь театром, потому что я чувствую там себя хорошо и свободно. Для меня нет ничего важнее репетиции, потому что там я ничего не боюсь. Это единственное место, где по-настоящему мне хорошо, где я чувствую себя гармоничным существом. Как только это заканчивается – я попадаю в мир несвободы. Мы не понимаем слово «ответственность». Оно практически отсутствует в нашем лексиконе. А это важнейшая составляющая свободы. Ответственность за то, что делаешь. Ответственность за культуру в своей стране. Ещё есть одно место, где я чувствую себя хорошо и свободно – это аэропорт и «Сапсан». Потому что ты перешёл одну черту, а самолёт ещё не полетел. Ты ничего не можешь в этот момент, ты просто ждёшь самолет. И это состояние ожидания – это какое-то счастье. Ты отключен, отвечая на звонок, говоришь – я в аэропорту и можно ничего не решать. Это такой сброс невероятный! И «Сапсан», когда ты между двух городов – это время счастья, где ты можешь думать, чувствовать.

- 2019-й в России объявлен Годом театра. Что, на ваш взгляд, будет наиболее важно сделать в следующем году?

- Надо наконец изменить закон о театре, отпустить Кирилла и всю компанию (режиссёра Кирилла Серебренникова обвиняют в хищении средств, выделенных на реализацию театральных проектов, он находится под домашним арестом. – «Ё!»), которая, к сожалению, находится в бесчеловечной какой-то ситуации. Наконец понять, что те, кто делают театр, живопись, кино – это константы, а чиновники – это переменные. И эти переменные должны сделать так, чтобы константы могли развиваться. Надо понимать, куда двигается искусство. Театр нужно объявить тем, чем он является на самом деле. Это важнейшая в мире и в жизни человека составляющая. Приравнивать его к театрально-зрелищному предприятию глупо и унизительно, это ведёт к деградации общества. Всё как страшный сон сейчас. Хочется, чтобы люди, которые кладут свою жизнь, чтобы создавать театр, получили свободу.