Как знаменитый воронежский конферансье Табачников провёл целый день с Никитой Михалковым

В прошлом номере «МОЁ!» мы рассказали вам, дорогие читатели, о нашем выдающемся земляке — профессоре, театральном критике, общественном деятеле и легендарном конферансье Брониславе Табачникове. Мы побывали у него в гостях, где он поведал нам истории о том, как впервые вышел на сцену, какую роль в его жизни сыграли галстуки-бабочки, коих у Бронислава Яковлевича не меньше двадцати, и о том, как он помог пианисту с мировым именем Денису Мацуеву.

Сегодня публикуем истории об уникальном военном трофее, который всю жизнь служит Брониславу Табачникову верой и правдой, и о личных встречах с Рихтером, Михалковым, Басилашвили.

«Заделаем козу»

«Эрика» берёт четыре копии». Спроси у сегодняшних двадцатилетних, о чём это, — не поймут ведь. Я уж думала, «живых» «Эрик» сегодня и не осталось. Ан нет! Вот она: в центре Воронежа в конце апреля 2025 года отстукивает себе закорючками на молоточках, звенит кареткой, будит соседей давно забытой мелодией.

В доме у Бронислава Табачникова пишущая машинка Erika — самый главный рабочий инструмент. Сотни статей, диссертации, книги — всё прошло через этот агрегат. Ей доверялось самое сокровенное, самое важное. У одной буковки чуть отскочил хвостик, другая едва уловимо едет вправо, третья слегка западает. Эти подробности — как отпечатки пальцев. По ним в самиздатовские времена вычисляли, на какой именно «Эрике» печатали запрещёнку. Это был вещдок. Могли и посадить за такое.

Об истории своей «Эрики» журналистам «МОЁ!» рассказал Бронислав Табачников.

— Сейчас заложим пару листочков и заделаем козу! — веселится профессор, демонстрируя нам, как работает на своём винтажном печатном устройстве.

Для нас это почти аттракцион, для него — ежедневная работа. Он озорно отстукивает на камеру свой бойкий степ.

Сначала профессор пишет текст от руки, потом барабанит его на «Эрике», а дальше передаёт отпечатанное своей помощнице. Та набирает уже обычно, на компьютере, как мы все.

— Тройная работа получается? — охаю я.

— У меня есть ноутбук, и я, конечно, умею им пользоваться, но предпочитаю вот так, по старинке, — улыбается он.

— Некоторые писатели считали, что в их пишущих машинках кроется волшебство и вдохновение, поэтому работали только с ними. Вы по этой же причине не расстаётесь со своим «мамонтом»?

— Я в мистику не верю. Успех приносят талант, работа и удача. Я всё время что-то пишу. Просто мне так удобнее — и всё.

Военный трофей

О том, как в его доме появилась эта машинка, мы поговорили отдельно. Это настоящая семейная реликвия, и она заслуживает отдельной главы.

Начать придётся издалека. С первых дней войны. Тогда Брониславу Табачникову исполнилось пять лет, его семья жила в Днепропетровске. На пятый день войны от болезни скончалась его матушка. Отец тут же собрался на фронт. Ребёнка оставить было не с кем, мужчина зашёл к соседу по коммуналке, дал ему 500 рублей со словами: «Последи за пацаном, пока я не вернусь».

— О той войне у многих было представление, что сейчас мы быстро побьём фашистов и все вернутся… К счастью, сёстры матери были не столь легкомысленны, — рассказывает Бронислав Яковлевич.

Тётя Лена была замужем за директором Днепродзержинского театра (сейчас он называется Каменским).

— Они дружили с Брежневым. Тогда он был вторым секретарём Днепропетровского обкома партии, в обязанность которого входило эвакуировать заводы на восток. Леонид Ильич мужу моей тёти Лены говорит: «Бери людей, сажай их в пульмоновский вагон, туда же — декорации, костюмы, оборудование — и на восток!». И тётка, проезжая из Днепродзержинска через Днепропетровск, забрала меня с собой. Как мне потом рассказывал Александр Васильевич Прусаков — ведущий актёр Тверского театра, в Лисках комендант станции перегородил дорогу: «Выгружайтесь, нужен вагон для военных!» Директор театра замахал руками: «У нас тут много ценного, дайте охрану, чтобы не сказали, что мы разбазарили государственное имущество!» Охраны никакой не было, и комендант, плюнув с досады, отступил. Так мы и оказались в восточном Казахстане, в Лениногорске, — вспоминает профессор.

В Днепропетровск он вернулся в 1944-м уже восьмилетним. Вскоре туда приехал и отец.

— С войны он привёз всего одну вещь. Пишущую машинку Erika Nauman. Которая была создана не в Третьем рейхе, а ещё в Веймерской республике в 1927 году! — удивляет Бронислав Яковлевич.

Когда Табачников оказался уже в Воронеже, спустя много лет, машинку довели до ума.

— В доме, где располагались «Детский мир» и Дом архитектора, находилась неказистая мастерская — ремонт пишущих машинок. Я отнёс туда нашу «Эрику». Ей немецкий шрифт поменяли на русский, заменили валик, который был жестковатым. И вот я работаю на ней всю жизнь! — хвастается маэстро.

Раз в три года Табачников приглашает мастера почистить литерные рычажки и каретку.

— Он цокает языком, гладит её. Восторгу его нет предела! Ведь ей 98 лет, а она работает как часы. Трудновато ленты доставать, но пока удаётся, — делится с нами Бронислав Яковлевич.

Мир для родителя

Как ни странно, но мир для семьи Табачниковых в далёких сороковых годах прошлого века начался с газеты.

— Мой отец был часовщиком, окончил восемь классов и не прочитал ни одной книги. Но читал газеты при этом. Это мне передалось. Я их тоже до сих пор читаю. Подписан даже на две газеты, в том числе «МОЁ!». Нахожу их регулярно в своём почтовом ящике, — рассказывает Бронислав Яковлевич.

По его словам, родитель, вернувшийся с войны, буквально на следующий день выписал газету «Советский спорт».

— Мне было 10 лет тогда. Для него это было возвращение к мирной жизни. С покойной моей матерью они до войны ходили на стадион и брали меня с собой. Я тогда же и пристрастился к футболу. Долгое время ходил на все матчи «Факела». Давно, правда, уже на стадион не выбираюсь, но слежу за ними через онлайн-трансляции. Лет 70 болею за ЦСКА. За мировым футболом следить просто нет времени, — признаётся наш герой.

На спортивные темы

Бронислав Яковлевич рассказывает о том, как в своё время началась дружба с «Факелом».

— Помню, эта команда возникла при первом секретаре Воронежского обкома КПСС Вадиме Игнатове. Все службы тогда были поставлены на уши — такое это было важное дело, — вспоминает наш герой. — Приходит ко мне мой бывший студент Володя Суховей и говорит: «Надо вести пропагандистскую работу среди футболистов. Почитайте им лекцию про международную обстановку». Раз нужно, мне не трудно. Прочитал, ещё и про международный футбол ввернул. Месяца через два он опять ко мне явился и снова просит прийти. Я говорю: «Так уже был». Он: «В том-то и дело! Всех к ним водил, а они заладили: не надо других, Табачников пусть приходит». И вот с тех пор я с ними подружился, — улыбается наш собеседник.

— Слышала, вы и сами не чужды спорта?

— Я тридцать лет бегал. Каждое утро в шесть утра собиралась группа приятелей, и мы совершали небольшой кросс  - 3 — 5 километров. Бегали по стадиону, который здесь недалеко. А один раз в месяц совершали «двадцатку» (двадцать километров. — «Ё!»). Среди тех, с кем бегал, были врачи, профессора и простые ребята. Люблю воду, в бассейн до сих пор иногда хожу. Эти пробежки закончились трагически. Инсульт случился у моей покойной жены. Она 12 лет лежала. У неё было пять инсультов. Я за ней ухаживал и ещё нанимал специальных помощниц. Тут уже не до пробежек стало. А когда она уходила, у меня самого случился инфаркт, — вздыхает Бронислав Яковлевич.

Про знаменитых людей

В гостях у Бронислава Яковлевича побывало множество друзей, в том числе знаменитых. Алла Александровна (супруга) была прекрасной хозяйкой, и со стола всё сметалось с молниеносной скоростью. Особенно в этом смысле запомнился Олег Басилашвили.

— Олег Валерьянович сидел за этим столом много раз. Покойная моя жена Алла Александровна кормила нас обедом. На минуту, помнится, отошла, вернулась, а от всех разносолов на столе и крошки не осталось. Олег Валерьянович очень смутился тогда, говорит: «Мы с Брониславом Яковлевичем дети военного времени, поэтому еда у нас совсем не задерживается».

— Вы видели многих знаменитостей, вели концерты, в том числе Эмиля Гилельса, Святослава Рихтера. А что они были за люди? Может, вспомните какой-нибудь эпизод с ними связанный?

— Гилельс — суровый человек. Выходит, помнится, на сцену, будто он всех ненавидит. И тут иду следом я — идиотец — и объявляю: «Ферруччо Бузоне — итальянский композитор — «Фантазии на тему Баха»». Он свирепо так зашипел в мою сторону: «Вариации!» Стыдно безумно! Я извиняюсь и поправляюсь. Концерт заканчивается, и я опять перед ним пытаюсь загладить свою вину: «Эмиль Григорьевич…» А он прерывает: «Слава, да бросьте вы! Я просто понял, что у меня в этот вечер фантазии не получится»…

— У вас есть страх, когда на одной сцене приходится стоять с такими фигурами?

— Страха нет, но есть волнение. Внутренняя подтянутость. Ведь им же нужно соответствовать.

— Расскажите про Рихтера.

— Был такой разговор. «Святослав Теофилович, — говорю я ему, — почему вы этому французскому пианисту поставили двойку на конкурсе Чайковского? Вроде бы он ничего играл». — «Слава, — отвечает он мне, — вы можете себе представить: мало того что он в Бахе все напутал, так ведь ещё и свои произведения принялся играть! Бах рядом с его недоношенными опусами! Что я мог ему ещё поставить? Только двойку. И он тут же слетел с конкурса».

Он, кстати, до конца жизни писал мне письма. Рихтер был изумительно обязательным человеком. Очень милый в общении. Всегда готовый поговорить о музыке, живописи. Он, кстати, очень хорошо писал картины.

Недавно приезжала флейтистка — замечательная Ирина Стачинская. Подарила свою запись с тёплой надписью. Она молодая. Когда приезжал Рихтер и Гилельс, я был мальчишкой на их фоне. Сейчас все по сравнению со мной уже мальчишки и девчонки.

— Говорят, вы всем музыкантам-гостям дарите эпиграммы. У вас хранятся эти строчки?

— Нет. Только то, что помню наизусть.

— Прочитайте.

— Ну вот, например, той же Ирине Стачинской. Она в Воронеже исполняла концерт Хачатуряна.

— Ей понравилось?

— Была в восторге. Всем нравится. Я это пишу легко. Такой милый пустячок.

— Говорят, что однажды вы провели целый день в компании с Никитой Михалковым?

— Было такое. Помню даже точную дату — 29 ноября 1995 года. Генеральный директор банка «Воронеж» тогда баллотировался и очень хотел попасть в Государственную Думу. От партии, которую тогда возглавлял Виктор Черномырдин, — «Наш дом Россия».

Черномырдин выделил транш для съёмок фильма «Сибирский цирюльник» и прислал Михалкова в Воронеж поагитировать за Георгия Лунтовского. Тот приставил меня к Михалкову в качестве сопровождающего. И мы целый день с ним катались вместе по заводам и фабрикам дымным. Рассказывали людям, какой Георгий Иванович хороший. И, кроме того,  о кино, жизни и обо всем.

Жена Никиты Сергеевича Татьяна была моей студенткой. Она училась на факультете РГФ, на котором я преподавал. Я её помню. К слову, не красотой её запомнил, а тем, что была хорошей студенткой. Это знакомство сразу нас с Никитой Сергеевичем сблизило.

Никита запомнился деловой хваткой и талантом. Как актёр, организатор, модератор. Как человек, умеющий разговаривать с публикой, знающий, чего он хочет в этой жизни. Нас прекрасно встречали и кормили. Чем именно, не помню, но ощущение праздника гастрономического осталось.

Фото: из архива героя публикации

— Расскажите про ваших детей и внуков

— У меня три дочери. Все они названы именами моих тёток. Мария — в честь той, которая меня воспитала. Марии уже 57 лет. Она доктор экономических наук, профессор экономического факультета ВГУ. Елене, старшей, — 62 года. Она живёт в Ярославле, уже на пенсии. Работала айтишницей на радиозаводе. Полине 51 год, она уже 30 лет в Америке. Окончила РГФ и поехала учиться туда. Вышла замуж и осталась.

У меня шесть внуков и две правнучки. Внуки со мной, кстати, ходили на концерты. Они давно уже выросли. Старшему уже 40 лет. Он, между прочим, пишет музыку, какие-то песни.

— Кто из внуков больше всего на вас похож?

— Наверное, внучка Женя, ей 29 лет, Машина дочка. Она сейчас живёт в Израиле. По данным «Форбса», вошла в десятку лучших стартаперов Европы. Она финансовым инжинирингом занимается. Не спрашивайте меня, что это — не знаю! Она разбирается и в музыке, и в театре, ходит со своим мужем в театры, оперу. У них своя дорога, никто не пошёл по моим стопам. Но, пожалуй, с ней у нас больше всего общего, — говорит на прощанье Бронислав Яковлевич.

Бронислав Яковлевич настолько интересный человек и такой потрясающий рассказчик, что мы не могли не запланировать совместную с ним прогулку по Воронежу. О том, какие места стали для него знаковыми и чем ему дорог город, в котором он прожил почти 60 лет, читайте в ближайших номерах «МОЁ!»