Эпизод девятый. Путь к возрождению

Мы заканчиваем публикацию дневника читателя «МОЁ!», который поведал о чувствах человека, узнавшего, что у него опухоль. Ему, как и множеству других пациентов онкологических клиник, пришлось пережить немало: бесконечные очереди к врачам, серьёзные траты, унижение, обиду, страх, отчаяние... Но надежда на лучшее не умирала.

ДНЕВНИК ПАЦИЕНТА

На белом пространстве, в котором я находился, начали появляться очертания чего-то слабо различимого. И вдруг я ясно услышал чей-то громкий голос и даже, как мне показалось, ощутил лёгкие пощёчины. Открыл глаза и увидел сосредоточенное лицо человека в очках и медицинской шапочке на голове. Он начал строго задавать мне какие-то простые вопросы, на которые я стал машинально отвечать, не понимая, какой в этом смысл. И тут я вспомнил, что это врач-анестезиолог, а следом вспомнил всё остальное. Неужели операция уже позади? Вот здорово! А это ещё кто в светло-зелёной медицинской униформе, с бородой, как у Робинзона Крузо? Что ему нужно? Разглядывает меня внимательно. Достали, умереть спокойно не дадут. Даже после операции нет никакого от них покоя: лупят почём зря, спрашивают что попало, разглядывают, как чудо-юдо, и пить не дают. Вот сейчас зажмурюсь навсегда, будут знать, как со мной связываться...

Реанимация

Ну что опять там за шум? Не может быть, это же моя супруга! Белый халат на плечи накинут. Улыбается. Значит, всё прошло нормально. Робинзон аккуратно за плечи выводит её из палаты. Появляется медсестра, выполняет непонятные мне манипуляции, проверяет подсоединённые ко мне трубки, провода. Чувствую страшную усталость и засыпаю. Нет, не срываюсь, как от наркоза в бездну, а именно засыпаю сном младенца.

Открываю глаза. Полумрак, по всей видимости, ночь. Где я? Как я здесь очутился? Полный провал в памяти. Встаю с кровати, точнее, пытаюсь встать. Трубки и провода возвращают меня в исходное положение. Мгновенно возле меня появляется медсестра. Вместе с ней ко мне возвращается память. «Вы что, встали?!» — удивлённо спрашивает она меня. Я виновато киваю в ответ. Тут же появляется вторая сестра, а вслед за ней и врач-реаниматолог, похожий на Робинзона. Они подсоединяют ко мне всё, что выскочило при моём неосторожном движении, и оставляют меня в покое. Я вновь погружаюсь в сон.

Пелена рассеивается. Скорее всего, утро. Слышу голоса и приглушённый девичий смех, доносящиеся из соседней комнаты. Отрываю голову от подушки и вижу в прилегающем помещении вместо двух медсестёр четырёх.

«Это у них пересменок», — раздаётся слева от меня чей-то голос. Поворачиваю голову и вижу, что рядом с моей кроватью стоит ещё одна, на которой лежит женщина. Вот те раз! Оказывается, я здесь не один. «Эти новые девчонки совсем молодые, наверное, студентки», — теперь голос звучит справа от меня. На койке лежит пожилой мужчина. Да нас здесь трое! Меня предупреждали о непредсказуемых последствиях наркоза, но не заметить двух человек в маленькой, практически пустой комнате — это уже слишком.

Женщина, которая лежала на койке слева, оказалась ужасно словоохотливой. Говорила часами. Сначала из вежливости я пытался слушать её, но незаметно для себя погружался в сон. Проснувшись, обнаруживал, что она всё ещё продолжает упорно мне что-то рассказывать. Мужчину — соседа справа — её болтовня ужасно раздражала, и он требовал от дежурных сестёр призвать её к тишине и даже предлагал немедленно удалить её из реанимации.

Худеньким медсёстрам надо отдать должное — внимательные, тактичные, они порхали между нами, как ангелочки, выполняя безукоризненно свою работу. Им удавалось невероятное — успокоить моего соседа, подвергавшего критике абсолютно всё. В реанимационном отделении я провёл трое суток. Чему был несказанно рад — такого хорошего отношения и медицинского ухода ни до, ни после реанимации я не получал.

Первые шаги

Прошло четверо суток с того момента, как меня из реанимационного отделения перевели в палату, где я лежал до операции. Пить и есть мне запрещалось. Утром ставили капельницу, я находился в лежачем положении до вечера. На ночь делали укол обезболивающего.

Невозможно передать, что я почувствовал, впервые увидев во время перевязки разрез на своём теле, простирающийся от груди до самого паха. Кровоточащий, криво зашитый белыми нитками через верх, он выглядел ужасающе. К этому моменту я похудел ещё на пятнадцать килограммов, и от моего спортивного телосложения остались одни воспоминания. Кожа повисла, как старая вытянутая одежда на вешалке. Ночью после увиденного меня мучил кошмарный сон. Снилось, будто я высушенная временем египетская мумия, а внутри меня нет жизненных органов, вместо них гнилая плоть... Несколько раз я просыпался в холодном поту, усилием воли гнал видение, но оно возвращалось, принимая ещё более мерзкие формы. Под утро моральных сил бороться совсем не осталось.

Превозмогая боль, я сел на край кровати и заплакал...

Даже незначительные события, когда начинаешь жить заново, превращаются в важные моменты. Накануне дежурная сестра сказала, что сегодня мне не будут ставить капельницу, следовательно, появилась возможность подвигаться. Окрылённый, я ни свет ни заря начал натягивать на себя специальный эластичный бандаж. После нескольких неудачных попыток всё-таки удалось самостоятельно закрепить застёжку-липучку. Отдышавшись, свесил ноги и сел. С пугающим хлюпаньем повалились вниз все органы пищеварения, как будто они отдельно друг от друга лежали внутри моего тела. Голова закружилась. Встал. Пошатываясь, сделал шаг. Затем второй, третий. Доковылял до раковины с краном. Какое это счастье — просто умываться! Эту воду я не променял бы в тот момент на все сокровища мира. Радость, к сожалению, длилась недолго. Извинившись, что по ошибке дезинформировали меня, снова принесли капельницу, и мой пятый день превратился в копию предыдущих четырёх.

Наступила суббота, значит, вероятней всего, никаких процедур делать не будут. Жара в палате невыносимая. С удовольствием намочил голову из водопроводного крана. Впервые за последние две недели побрился. Внимательно всмотрелся в своё отражение в зеркале. На меня глядел худющий незнакомый человек с потрескавшимися губами, острым носом, впалыми щеками и тёмными пятнами вокруг глаз. «Будем знакомы», — сказал я своему отражению. Этот момент стал отправной точкой моего длинного пути к возрождению.

Невзирая на жесточайшую диету — несколько десятков граммов протёртой пищи в день, — превозмогая слабость, я начал ходить. Сначала с трудом пять, десять минут по палате от стены к стене. Затем легче двадцать, тридцать минут по коридору отделения. Осмелев, перешёл на ступеньки, а затем впервые вышел в больничный двор. После прогулки вернулся в палату и уснул.

«Рака у вас нет!»

Сквозь сон почувствовал, что меня кто-то мягко тормошит. Открыв глаза, я увидел хирурга, оперировавшего меня. Обычно предельно спокойный, он был чем-то взволнован. В руках у него был официальный бланк с большой синей печатью внизу. Он просил меня ознакомиться лично с гистологическим заключением, пришедшим только что. То ли спросонья, то ли от волнения, но все буквы расплывались перед моими глазами. Я попросил врача помочь мне разобраться в непонятном тексте. «Что тут непонятного? — удивился он. — Здесь чёрным по белому написано, что у вас опухоль доброкачественная. Это ответ на мучивший вас вопрос. Официально сообщаю — рака у вас нет!» — с улыбкой произнёс доктор. Повернувшись к двери, хирург вышел из палаты.

Тогда я ещё не знал, что мои злоключения на этом не закончились. Но сейчас одно с уверенностью могу сказать: всю свою жизнь буду с большой благодарностью вспоминать этого человека в белом халате. Не из-за того, что он фактически принёс мне вердикт об отмене смертного приговора. А за то, что он своим хирургическим искусством продляет жизнь простым людям, таким как я, и отдаёт этому всего себя без остатка. Я лежал в страшной больнице, в хирургическом отделении для онкологических больных, в убогой палате, на скрипучей железной кровати и был самым счастливым человеком на планете. Причиной тому было будущее, которое мне вернули.

Андрей ЗНАКОМСКИЙ