Шесть самых высоких домов Воронежа начала XX века
Рассказываем о дореволюционных «небоскрёбах» нашего города
Это сейчас высотными зданиями мало кого удивишь. То ли дело сто лет назад! В Воронеже 1910-х годов дом в четыре этажа считался большим зданием. Но давайте обо всём по порядку.
1. Дом Шуклиных, 1915 — 1917 гг. (пр-т Революции, 56).
На Большой Дворянской строили и покупали дома только богатые люди: земля в центре города всегда была лакомым куском.
Представьте, насколько состоятельными были господа Шуклины, чья угловая усадьба тянулась на 85 метров по главной улице города и больше чем на 100 метров по Большой Садовой (Карла Маркса).
Владельцы усадьбы постоянно в ней что-то доделывали и расширяли. В 1915 году Николай Тимофеевич Шуклин заказал главному архитектору города Михаилу Замятнину построить в усадьбе самый большой особняк в городе.
Трудоспособности и фантазии Замятнину было не занимать, он принял купеческий заказ и за пару лет возвёл огромное — по меркам тех лет — четырёхэтажное здание.
Во время Первой мировой войны в нём размещались отдел связи с фронтом, редакция журнала «В дни войны», синематограф «Увечный воин». Это название — дань уважения раненым в Первую мировую, их тогда много лечилось в воронежских госпиталях.
В 1918 году «Увечный воин» стал «Пролетарием». Воронежцы ходили смотреть кино в шуклинской особняк, пока с торца к нему не пристроили полукруглый корпус со стеклянным фасадом. В 1969 году кинотеатр переехал туда.
А с купеческого дома всё так же смотрят шесть муз, о наличии которых многие воронежцы, не привыкшие поднимать голову вверх, даже не подозревают.
Идентифицировать муз — дело сложное. Со стопроцентной уверенностью можно сказать, что первая из них — это муза трагедии Мельпомена (у неё в руке трагическая маска), а третья — муза астрономии Урания (с глобусом).
А дальше начинается греко-воронежский детектив.
Вторая муза может быть как Терпсихорой (танца), так и Эрато (любовной поэзии): их обеих изображали с музыкальным инструментом в руках. Правда, одно "но": с кифарой или лирой. Наша муза держит лютню. Что имел в виду Николай Васильевич Валукинский, которому приписывают авторство этих скульптур, неизвестно.
Четвёртая муза может быть как Клио (истории), так и Полигимнией (священных гимнов). Их обеих изображали со свитком в руках.
Пятая муза с лавровой ветвью — это Каллиопа, муза эпической поэзии. Но с лавровой ветвью также изображали и Эвтерпу — музу лирической поэзии.
Самая большая загадка — это фигура с факелом. Музы факел в руки не брали. Если кто когда и взял подержать, то Эрато, спутница бога любви Эроса: факел в её руках мог обозначать горение любовной страсти, которая часто выливается в любовную поэзию...
Покровительницы наук и искусств более ста лет смотрят вниз. Муза трагедии Мельпомена — на следственный отдел по Центральному району. Справа от него расположены магазин сладостей и парочка ночных клубов. Самое то для Полигимнии, Терпсихоры и Клио — тут тебе и песни, и танцы, и истории.
Кстати, всего в мифологии муз было девять. Каким трём места под крышей не нашлось, остаётся только гадать. Точно нет Талии — музы комедии с комической маской в руках. Но комедий на проспекте и без неё хватает.
Лет 20 висит на этом же здании мемориальная доска. «Здание кинематографа 1914 год», — значится на ней. Краеведы давно откопали строительные ведомости, в которых прописаны сроки строительства — 1915 - 1917 гг. Но это ещё полбеды! «Архитектор М.Н. Замятин», — написано ниже.
Похвально, что заказчикам доски известен автор антиутопии «Мы» Замятин, плохо то, что, желая отметить заслуги архитектора Замятнина, потеряли букву в его фамилии.
С написанием фамилий в Воронеже вообще туго. То у нас улица лейтенанта Бовкун вместо Бовкуна, то Замятин вместо Замятнина. Поневоле вспоминается шутка: «Плох тот философ, который не может отличить Гоголя от Гегеля, Гегеля от Бебеля, Бебеля от Бабеля, Бабеля от кабеля».
Может быть, сейчас, когда начат глобальный ремонт главной улицы Воронежа, у города найдутся средства на новую мемориальную доску талантливому зодчему? Да и фасад особняка уже настолько обшарпан, что трудно начинать рассказ о нём словами: «Это был один из самых красивых домов начала XX века»...
2. Отель «Бристоль», 1909 — 1910 гг. (пр-т Революции, 43).
Едва ли 828-метровый небоскрёб «Бурдж-Халифа» в Дубае произведёт на современных воронежцев более сильное впечатление, чем открытый в 1910 году отель «Бристоль» на наших предков. Горожане толпами ходили посмотреть на четырёхэтажного красавца с огромными окнами разной формы, длинными лентами балконов и ажурными решётками на них. Мало того, в этой гостинице впервые в городе появились лифты! Их было два — пассажирско-грузовой и для обслуживания кухни и ресторана.
Этот участок Большой Дворянской не раз перепродавался, пока его не купили Михаил Литвинов и Александр Просвиркин, совладельцы фирмы с нехитрым названием «Литвинов и Просвиркин». Первый был выходцем из крестьян, что не помешало ему основать производство огнеупорных изделий, второй был купцом, торговал сельхозтехникой. Землю на Большой Дворянской они купили с целью построить гостиницу — в Воронеже их не хватало. Автором смелого проекта стал инженер Михаил Фурманов.
Строительство велось быстро, технологии использовались передовые — железобетонные плиты для перекрытий, природный камень для отделки, особо прочные стёкла для окон ресторана. Во дворе была музыкальная эстрада (потом это место станет Садом пионеров) и собственная электростанция, в номерах — электрическое освещение, лепные потолки, сверкающий паркет.
Но «Бристолю» не везло. Уже в 1917-м его национализировали, в Гражданскую войну в нём заседали то красные, то белые. Последние в 1919 году отдали здание бывшим владельцам Варт-Бароновым, они начали восстанавливать гостиницу, но приход к власти большевиков эти работы прекратил.
Кстати, в 1921-м в здании «Бристоля» бывал 17-летний Аркадий Гайдар, проходивший в то время воинскую службу в Воронеже.
Снова гостиницей «Бристоль» побыл в 1930-е годы, а потом началась война. Пострадавшее здание восстанавливал архитектор Герман Здебчинский, с 1952 года гостиница «Центральная» опять стала принимать постояльцев. В 1994 году отелю вернули прежнее название, но не былое великолепие.
«Бристоль» вскоре закрылся.
Некогда шикарное здание, краса и гордость Большой Дворянской, в 90-е находилось в ужасающем состоянии. В 1999 — 2000 годах его отреставрировали, и сейчас бывшая гостиница снова радует глаз. Кафе в здании, кстати, называется по старинке — «Бристоль».
3. Дом Клигмана, 1912 г. (Никитинская, 29)
Знакомьтесь: младший брат «Бристоля».
Стоило мне только придумать эту метафору, как оказалось, что её уже придумали до меня. Посмотрите на фото, и вы согласитесь, что иначе про этот дом не скажешь.
Ставший настоящей сенсацией «Бристоль» воодушевил на повторение смелого эксперимента надворного советника Исаака Григорьевича Клигмана. По одним данным, он призвал архитектора Вячеслава Гайна, в чьей копилке уже была Казанская церковь в Отрожке и городское среднее механико-техническое училище имени Петра I (пр-т Революции, 8), а по другим — отцов-основателей «Бристоля» — Фурманова, Литвинова, Просвиркина. Вторую версию подтверждают сохранившиеся клейма конторы Литвинова на бетонных элементах в доме.
Клигман решил построить не гостиницу, а доходный дом и сдавать квартиры внаём. Учитывая, что они были огромными — от 100 квадратных метров — да ещё в центре города, на этом вполне можно было заработать.
Надворный советник не учёл одного — революции. Построенный в 1912 году, дом приносил доход всего пять лет. После революции его, как и «Бристоль», реквизировали, господ выселили, а квартиры, поделённые перегородками на комнатушки, отдали жилтовариществу «Первое мая».
Коммуналки в доме были вплоть до XXI века, потом их расселили и вновь сделали по две квартиры на этаже.
Пожалуй, главная изюминка дома — встреча двух лестниц, парадной и чёрной. До стиля модерн о таком и подумать не могли! Для неосведомлённого человека путь до квартиры — это настоящий квест, можно пройти кругом и вернуться на ту же лестничную площадку.
В здании сохранились настоящие ступени, перила, решётки, плитка на полу. Правда, в свои квартиры жильцы теперь попадают только с чёрного хода, но они мирятся с этим, потому что во всём остальном дом Клигмана чудо как хорош.
4. Казарма «Юбилейная», 1909 — 1912 гг. (Красноармейская, 19)
Если вы посмотрите на год окончания строительства здания, то наверняка догадаетесь, почему казарму так назвали. В 1912 году отмечалось сто лет победы в Отечественной войне 1812 года.
Строительство было масштабным и скандальным. Возводил краснокирпичную махину для военных архитектор Баранов, как вдруг в 1910 году она, недостроенная, рухнула. Один рабочий погиб, другие пострадали. Начались суды, Баранов подал в отставку — он был главным архитектором города, и казармы перепроектировал уже известный нам Михаил Замятнин. Кстати, он вскоре вступил и в должность главного архитектора.
Сейчас в этом здании находится поликлиника, вход в неё со двора. А во дворе есть ещё длинная одноэтажная пристройка.
В торце, если поднять голову, можно увидеть кирпич с восемью дырочками. Это счётная метка. Так вели учёт продукции на старинных кирпичных заводах: одна дырка — сотый, две — двухсотый. Этот кирпич был восьмисотым по счёту.
5. Казарма 25-го пехотного Смоленского полка имени генерала Раевского, 1910 — 1913 гг. (Большая Манежная, 13)
Её строил всё тот же талант и умница Замятнин. На месте старого одноэтажного флигеля, в котором город содержал казарму, он возвёл новую, большую. Строительство опять было в юбилейный год, поэтому казарме в 1912-м дали имя прославленного генерала Николая Николаевича Раевского, под руководством которого был в числе прочих и Смоленский полк.
При строительстве казармы впервые использовались несгораемые бетонные перекрытия. Сложность возведения здания состояла в том, что находилось оно аж на трёх улицах — Поднабережной (20-летия ВЛКСМ), Большой Манежной и Онуфриевском (Фабричном) переулке, а Поднабережная ещё на этом участке шла под уклон. Архитектор блестяще справился со сложной задачей, и суровая краснокирпичная громада — четырёхэтажная вдоль Поднабережной и пятиэтажная со стороны Онуфриевского переулка — прекрасно смотрится в историческом центре города.
В 1914 году казарму перепрофилировали под госпиталь, сейчас это тоже медучреждение — корпус 2-й горбольницы.
6. Волжско-Камский банк, 1914 — 1915 гг. (Плехановская, 10)
Наверное, вы не удивитесь, если я скажу, что и эту четырёхэтажку спроектировал Михаил Замятнин.
Нынешняя Плехановская раньше называлась Новомосковской (или Большой Московской) и была не менее важной для города, чем Большая Дворянская. Она вела в Москву и являлась основной торговой улицей: вблизи были раскиданы площади, на которых продавали всё и вся.
Банк надолго в здании, правда, не задержался, в 1917 году его национализировали, и сюда стали въезжать то союз потребительских обществ, то комиссариат, то Горсовет.
В войну здание пострадало, при реконструкции его перепланировали внутри, а фасад полностью воссоздали. С 1950-х годов в бывшем банке заседают органы власти: Горсовет, горисполком, мэрия.
И напоследок снова загадка. О скульптурах, венчающих здание, почти ничего в краеведческой литературе не написано. Пара строчек есть у Павла Попова: «...среднее окно четвётрого этажа завершено прерывающей карниз двухфигурной скульптурной композицией, интерпретирующей известную работу Микеланджело... По сторонам фигуры рабочего и крестьянки в полный рост».
Но когда сделаны эти фигуры — в 1915 ли году все четыре? или рабочий и крестьянка позже? и что в таком случае находилось на их местах в нишах? — упоминаний нет. Только новые архивные находки помогут ответить на эти вопросы.
Кстати, фраза «фасад воссоздали полностью» должна звучать как «фасад воссоздали почти полностью». На старинных фотографиях видно, что в центре медальона, который сейчас бел и чист, была аббревиатура «ВКБ» — Волжско-Камский банк.
Выберитесь в центр — поднимите голову. Узнавайте Воронеж с «МОЁ!»