Конкурс работ воронежских школьников, студентов, историков о подвигах мирных жителей на территории Воронежской области в годы Великой Отечественной войны под патронажем депутата ГД от КПРФ Гаврилова Сергея Анатольевича.
3-е место. Воронеж, Левобережный район
Так получилось, что в конце 80-х годов я, занимаясь поисковой работой в составе поискового отряда «Бриг», стал уделять особое внимание воспоминаниям очевидцев событий Великой Отечественной войны, и особенно на Воронежской земле. Пережившие оккупацию жители Воронежской области рассказывали о страшном для них, тех временах. Несколько таких свидетельств мне хотелось бы поведать читателям, особенно молодым.
В начале 90-х годов мною были собраны свидетельства о тех годах местных жителей — уроженцев Верхнемамонского района Воронежской области (с 1928 по 1960 гг. Новокалитвянский р-н). Дети военных лет, они вдоволь хлебнули горя и ужасов оккупации.
В 1989 году судьба свела меня с бывшим директором средней школы села Гороховка Затолокиным Григорием Афанасьевичем. Я тогда был сотрудником Воронежского областного краеведческого музея. Г.А. Затолокин привёз экспонаты для передачи в фонды музея. Историк и любознательный краевед, Затолокин хранил в своих архивах не только собственные детские воспоминания, но и свидетельства очевидцев военных действий.
Уже после окончания наступательной операции советских войск «Малый Сатурн» он встретился со своей тётей, жившей в хуторе Самодуровка (ныне хутор Донской). Ей довелось стать свидетелем боя группы красноармейцев с немецкими мотоциклистами. Бойцы, которым на вид было не более 18 лет, пытались прорваться к Дону, отстреливались от немецких солдат.
Картину того боя дополнил позже в 1996 году житель хутора Донской (Самодуровка). По его рассказу, в хутор вошли отставшие от своих частей красноармейцы. Возглавлявший отделение лейтенант постучался в ворота дома, где проживал очевидец боя с немецкими мотоциклистами — тогда ещё мальчишка. Хозяином в доме был дед паренька. Это был старый вояка, прошедший Первую мировую войну. Лейтенант попросил воды для солдат. Дед пустил во двор усталых солдат, приказал своей жене-старушке принести молока и хлеба. Во двор высыпали все домочадцы — взрослые и дети. Дед прислушивался к звукам, доносящимся с улицы. «Германцы скоро будут здесь. Уходить вам надо». И действительно, послышался стрёкот мотоциклов. На высоком правобережье показались немецкие мотоциклисты, разведка. Дед сказал лейтенанту:«Бегите в посадки. Там в камышах у реки есть лодки. Затаитесь, а ночью плывите к своим».
Едва красноармейцы направились к Дону, в село на мотоциклах въехали немцы. Они слезли с мотоциклов и с автоматами в руках стали ломится во двор к хуторянам. Один из них взобрался на забор и тут же заметил уходящих Дону красноармейцев. Тотчас зазвучали автоматные очереди. Мотоциклист не жалел патронов.
Хуторяне спрятались в землянке за подворьем и слышали из укрытия звуки боя. «Эх, миномёт бы нашим и накрыть бы немчуру минами с той стороны», — сказал тогда дед. Когда он вместе с внуком, оставив остальных в землянке выбрались наружу и вошли в свой двор, там уже бесцеремонно хозяйничали оккупанты. Дед немного говорил по-немецки, потому и смог объяснить, что солдат здесь нет, а только гражданские. Немцы сказали, что у них есть раненый, и были очень злы. Они обыскали все пристройки вокруг дома, порезали гусей и кур, забрали яйца и крынки с молоком. После этого мотоциклисты направились в сторону Дерезовки. К вечеру дед с ребятнёй нашёл убитого лейтенанта. Рядом с ним лежали гильзы от ТТ и россыпь патронов, выпавших из кармана. Лейтенант был в упор расстрелян выстрелами прямо в лицо. Его и остальных красноармейцев, полёгших в неравном бою, дед с хуторянами захоронили в той самой землянке у его подворья. Осенью, хуторяне обнаружили останки ещё одного бойца. По слухам от хуторян, одному раненому всё же удалось спастись. С «нашего» берега, видимо услышали звуки боя, ночью подплыла лодка и раненого забрали.
Итальянцы, пришедшие на смену передовым немецким частям, не особо горели желанием квартировать в хуторе Самодуровка. Они боялись тёмных ночей и русских солдат, страшились оставаться вблизи прибрежной полосы реки и в основном строили разветвлённую сеть обороны на высокогорье, возвышавшемся над левым берегом реки Дона. Но в декабре 1942 г. это их не спасло.
В 1992 году в селе Дерезовка я познакомился с его старожилом, ныне покойным Клевцовым Василием Петровичем. Вместе с ним мы проехались по местам боёв, где после освобождения села он мальчишкой с друзьями лазал по окопам, траншеям, блиндажам. Его история жизни в период оккупации меня поразила. Его рассказ я частью передам в виде литературного эссе.
«В июле 1942 года в село Дерезовка въехали немецкие мотоциклисты и бронемашина. Но перед этим в той стороне хутора Красно-Ореховое был бой. После женщины пошли туда и увидели мёртвого лейтенанта, лежавшего в траве в полной форме. Там же в окопе они его и похоронили. Немцы не видели этого. Они к тому времени занимались в селе грабежом. Брали продукты, кур, молоко, домашний скот. Разрешения не спрашивали. Нас за людей не считали.
Затем немчура снялась и ушла. Пришли итальянцы. Заняв Дерезовку, итальянцы отселили население от линии обороны. Моя мать со мной и малыми ушла в хутор Каплин. Старшая сестра осталась в Дерезовке. Итальянцам нужна была обслуга, чтобы стирать, убирать хату, ухаживать за скотиной, лошадьми. В районе хутора Каплин был лес, где прятались партизаны. Командиром у них был парторг, а остальные — бывшие работники колхоза, мужчины. Жили они в землянках. По ночам родственники приносили им продукты.
Рядом с лесом тянулась дорога. Время от времени каплинские партизаны перекрывали дорогу поваленными деревьями. По этой дороге иногда ездила танкетка и полицаи на подводах. Нужда в продуктах заставляла меня добираться до Дерезовки. Штаб одной из частей итальянской дивизии «Равенна» размещался в селе. В доме постоянно жил итальянский офицер, чин которого был не меньше полковника, и его адъютант. Штаб охранял солдат с винтовкой.
Ещё несколько солдат размещались в одной из комнат. Их задачей была заготовка дров, обслуживание телефонной связи и прочее. Несколько раз я добирался до села и приходил к сестре. Она и ещё несколько человек и ребят были вынуждены работать на оккупантов. Оплата была продуктами. Иногда обслуге оккупантов удавалась поесть горячую пищу, которую доставляли в штаб в больших термосах. Сестра к моему приходу откладывала для меня и моей мамы с детьми сахар, соль, хлеб, крупу, спички, мыло. Итальянцы особенно не препятствовали моему пребыванию на один, два дня в пристройке, где ютилась сестра с женщинами. Там я отъедался. После забирал продукты и ходил чуть засветло до родственников мамы, а оттуда к ней.
Начальник штаба по любому поводу пинал ногой девчонок и ребят. За это ему дали прозвище «футболист». Однажды одна из девчонок плохо запрягла лошадь и та сильно натёрла спину. Офицер узнав об этом, подошёл к девочке и со всего размаху ударил её сзади ногой. Как футбольный мяч. Только вместо мяча был ребёнок. Вот так относились к нам хвалёные последыши империи Рима.
Осенью кто-то из местных жителей сообщил нашим красноармейцам на ту сторону Дона о штабе. Итальянский офицер имел привычку ранним утром подниматься на чердак и через проём в крыше наблюдать через стереотрубу оборону наших войск. В одно сентябрьское утро, он, как обычно, поднялся на чердак, приступил к наблюдению за перемещением красноармейцев на левобережной стороне Дона. И тут грянул выстрел. Снайпер попал точно в горло офицера.
Охрана и обслуживающий персонал штаба поднял весь дом на дыбы. Всю гражданскую обслугу выгнали из пристройки, предварительно всё обыскав. В дальнейшем они были отселены в старый сарай и свою работу обязаны выполнять только под присмотром итальянских солдат. «Футболиста» похоронили перед воротами штаба, поставили на его могиле крест с каской, доской с именем и венками.
Холодной зимой в начале декабря 1942 года я сумел добраться до сестры. У нас закончилась соль, сахар, хлеб, спички и ещё многое другое. Я заночевал в сараюшке, отапливаемой итальянской походной печкой, отданной итальянцами за ненадобностью из-за прогара стенки (печку починил, поставив заплатку, дед из обслуги, правивший сбрую для лошадей).
Ранним утром, взяв котомку с продуктами, я отправился обратно из Дерезовки к маме с малыми. И тут на заснеженной дороге меня остановили двое лыжников в маскхалатах и с оружием. Это были финны. Разведчики. Самые жестокие из захватчиков. Добровольцы. Они насиловали наших девчат, а потом убивали.
Но продолжу рассказ. Финны обыскали меня, вывернули котомку. Увидев продукты, спички, мыло и пузырёк с йодом они стали бить меня по щекам и кричали: «Партизанен». В это время на дороге показался итальянский патруль. Офицер и два солдата. Они подошли и начали на языке жестов разговаривать с финнами. Я так думаю, что финский они не знали.
Один из финнов показал на автомат итальянского солдата, а потом на меня и что-то выкрикнул. Итальянский офицер махнул рукой и солдат с автоматом повёл меня к оврагу. Я плакал. Итальянец, шедший позади меня, положил мне руку на плечо. Удалившись на достаточное расстояние от финнов, он протянул мне фотографии на которых были запечатлены дети. «Бомбино», — сказал он и показал три пальца.
Но мне было уже все равно. Я шёл и ревел. Я хотел к маме, подальше от этих убийц. Итальянец вытащил из глубины своего бездонного кармана шинели леденец и попытался мне его отдать…Но вот и овраг. Солдат махнул мне рукой — иди. Сам он остановился. Я еле шёл, почти по пояс в снегу и ждал автоматной очереди в спину.
Она прозвучала. Итальянец выстрелил в небо, помахал мне рукой и пошёл назад. Я понял, что это был мой второй день рождения. Никогда этого не забуду…
Когда освобождали село Дерезовку и другие сёла у хутора Каплин партизаны и наши красноармейцы при наступлении успели перехватить застрявшую на дороге у поваленных деревьев немецкую танкетку и сопровождавших её полицаев. Расплата была неминуема».
В завершение пересказа воспоминаний, тех уже которых с нами нет, хочу пожелать, чтобы их память, о произошедшем, в той войне на нашей земле, должна сохранятся и передаваться из поколения в поколение.
Чтобы никогда ни один оккупант не переступил границ нашей Родины.
Курьянов Александр Витальевич, историк.
