По-моему, самое кощунственное, что можно придумать в этот день, — разгонять облака. Лично я вижу в этом нечто бредовое, впрочем, у меня и отношение к Дню Победы никогда не было бравурным. Просто день памяти. Повод еще раз вспомнить о деде — Михаиле Емельяновиче Вайцеховском*.
С точки зрения доблестей Великой Отечественной он был самым рядовым защитником, хоть и в звании полковника. В 1939-м был комиссован, пошел в ополчение, командовал Воронежским добровольческим полком. Этот полк, кстати, закончил войну в Вене, и сейчас мне это представляется чем-то слегка мистическим.
Правда, в Вене — это уже без деда. Он погиб в 1943-м, 23 февраля. Его, командира от бога, забирали в дивизию, были уже готовы все бумаги, но он вызвался в последний раз сходить в бой со своими. Для их дополнительной подстраховки, так сказать. И был ранен — уже смертельно.
Когда я о нем думаю, то вспоминаю чаще не Отечественную войну. Пытаюсь представить: каким он был в молодости? Например, в Гражданскую, за которую получил три ордена боевого Красного знамени, был представлен к четвертому, а вместо этого был приговорен к расстрелу (эту архивную бумагу, выкупленную моим младшим братом за какие-то несусветные деньги в архиве Минобороны, я видела своими глазами). Причина была хороша: высек на плацу замполита. Плеткой. На глазах у всех. Уже тогда, видимо, было за что замполитов публично пороть.
Расстрел деду заменили практически ссылкой — в Дальневосточный военный округ. Потом был Новосибирск и 1937-й год. Опять же много раз пыталась представить: каким он был тогда? К дому, носившему в городе название «стоквартирный», где жили исключительно семьи командиров высшего звена, каждую ночь подъезжали черные машины — забрать очередную жертву. Каждый вечер дед возвращался домой, ужинал, после чего двух сыновей, одному из которых — моему отцу — было семь лет от роду, отправляли в дальнюю комнату спать.
Дед с бабушкой Антониной Савельевной придвигали ко входной двери комод, садились напротив него за письменный стол и начинали ждать. Уговор был прост: если придут, отстреливаться до последнего, потом стрелять детей, потом — себя.
Два дедовских пистолета тех времен были именными. На одном была длинная гравировка с перечислением дедовских заслуг и подписью: «Климент Ворошилов». Надпись на втором была короче: «Доблестнейшему из моих сынов. Николай».
В той расстрельной бумаге, кстати, национальностью деда значилось, что он цыган. Тоже отдельная история: родился дед в 1896-м у белорусской горничной от польского пана. Очень заботливого, судя по всему, и порядочного человека. Жениться на горничной пан, естественно, не мог, но, узнав, что она ждет ребенка, выдал её замуж за своего цыганского конюха. Но хорошее образование парню дал и на ноги поставил — так гласит семейная легенда.
И ужасно жаль, что мне так и не довелось деда знать...
